Александр Семенович тяжело вздохнул и остановился у большого чертежа, приколотого к столу. На белом листе плотной бумаги, будто выточенной из кости, красовался огромный трехдечный линейный корабль. Катасанов залюбовался рисунком; лицо его просветлело, глаза засияли и на тонких бледных губах заиграла улыбка. Тридцать лет, как он строит боевые корабли, красивые, прочные, мореходные. Его «Победоносец» уже четверть века украшает Балтийский флот, в то время как лучшие английские и шведские корабли плавают лет десять. Однако такого корабля, как на этом чертеже, еще никто не создавал. В какую ярость придут англичане и французы, когда Катасанов передаст флоту свой 130-пушечный корабль в двести футов длиной и пятьдесят шириной! Как хочется, чтобы скорее наступил этот день, — ведь годов, отсчитанных судьбой, остается мало, здоровье ухудшается…
И снова мысли генерала вернулись к адмиралтейству: «Кто подсказал императору нелепую мысль, из-за которой приостановилось строительство четырех новых судов, а главное — самого большого корабля в мире — его, Катасанова, „Благодати“?»
«Благодать»!.. Это имя дал кораблю сам император Павел. Только случайно Катасанов узнал, что слово «Анна» значит по-гречески «Благодать». Блистательную фаворитку царя Анну Петровну Лопухину прозвали Благодатью. Это слово красовалось на гренадерских шапках, на штандартах и корабельных флагах. Через Кушелева государь торопил Катасанова ускорить постройку гигантского корабля. Все шло как нельзя лучше: массивный киль «Благодати» оброс уже шпангоутами, лучшие охтенские плотники, резчики, кузнецы трудились на нем с восхода до заката солнца. И вот сейчас император сам воздвиг преграду успешным работам.
Размышления генерала прервал Путихов, потихоньку открывший двери кабинета. Заметив колебание не решающегося войти подчиненного, Катасанов крикнул:
— Да входи уж, коль пришел. Топчешься и скребешься у дверей, словно крыса. Видел, что в адмиралтействе делается?
— Так точно, ваше превосходительство, видел!
— Удар нанесен метко. Не иначе, как кое-кто из заморских друзей, обеспокоенных заигрыванием нашего государя с Наполеоном Бонапарте, боится растущего Балтийского флота и пакостит, чем может.
— Но ведь повеление с замене плотников поступило из канцелярии его величества, — возразил Путихов. — Неужто и там вороги есть?
— Они везде есть. Эта лиса — маркиз де Траверсе, что ныне Черноморским флотом командует, пригласил на службу своего соотечественника, корабельного мастера де Брюна.
— Не того ли, ваше превосходительство, что у турков семь лет служил?
— Того самого. По представлению Траверсе и адмирала Кушелева, государь назначил его директором адмиралтейства. Он только заступил на должность, а результаты, как видишь, уже «отличные». Что-то теперь с моим кораблем будет? Видно, не дожить мне до того дня, как его на воду спустят.
— Зря духом падаете, ваше превосходительство. Среди солдат можно отыскать изрядное число отменных мастеровых. Ежели в расстановке их порядок учредить, работа постепенно наладится.
— А ведь верно! Об этом я не подумал, — оживился Катасанов. — Сейчас вызову унтер-офицеров, пусть отберут знающих плотников. Солдат разобью на десятки и в каждый десяток дам два — три таких человека. Светлая у тебя голова, Евлампий Тихонович. Как там у тебя в училище?
— Полнейший порядочек, ваше превосходительство. Учителя хорошие, ученики сыты и всем довольны. Токмо вот письмо привез вам из Академии наук, ответ на нашу просьбу о назначении профессора математики.
Генерал прочел письмо. Академия предлагала директору училища вступить в переговоры с академиком Семеном Емельяновичем Гурьевым, который хотя и перегружен сочинением ученых трудов и лекциями, но, возможно, согласится давать уроки в училище корабельной архитектуры.
Поморщившись, Катасанов бросил письмо на стол. С именем Гурьева у него были связаны неприятные воспоминания. Двенадцать лет тому назад Александр Семенович приехал в Кронштадт, где Гурьев устанавливал гидравлическую машину для откачки воды из Петровского дока. Катасанов уже был известным корабельным мастером, а Семен Емельянович только молодым инженером. Правда, он побывал в Англии, куда был послан для обозрения гидравлических работ, и считался образованным человеком. У человека талантливого всегда много недругов; невзлюбил беспокойного, колючего инженера и Катасанов. Чего греха таить, — теперь Александр Семенович сознает, что главной причиной их ссор была его зависть к высокой образованности Гурьева. Корабельный мастер не верил в его работу, доказывал, что машина вовсе не нужна, что откачка воды из дока ручными помпами — дело куда более верное и спокойное.