Воспитанники и учителя построились во дворе для смотра.
Князь придирчиво обошел ряды, обнаружил недостаточное равнение в шеренгах и плохую выправку учеников.
— Кто из вас, господа, фрунту отменно обучен? — обратился он к учителям.
— Я, ваше сиятельство, — выскочил вперед мичман Апацкий.
— Добро! Отныне, господин мичман, будешь повседневно заниматься строем, гонять учеников и учителей до тех пор, покуда они воинский вид не примут.
— Поскольку часов в день, ваше сиятельство? — обрадовался Апацкий, мечтая освободиться от преподавания арифметики и алгебры.
— Не менее чем по три, а с учителями еще особо по часу. А теперь веди строй на прогулку.
— Есть, ваше сиятельство!
Стоявший в сторонке Гурьев наблюдал за новым директором и хмурился все больше и больше. Спросив разрешения у Гагарина, он ушел в канцелярию. Вскоре туда же явился и князь, а за ним, понуря голову, следовал худенький, бледный ученик — Вася Серый. Шествие замыкали дежурный офицер и матрос Мефодий.
— Вот поймал бегуна, — торжествующе произнес князь, указывая на Серого. — На смотр не пошел, от прогулки увильнул. Хороша тут у вас дисциплина!.. Отвечай, подлец, почему в строй не вышел?
Мальчик круглыми от страха глазами смотрел на директора. Вдруг он подбежал к профессору и прижался к нему всем телом.
— Ваше сиятельство, — взволнованно сказал Гурьев, — этот ученик только сейчас из лазарета. Он весьма слаб здоровьем, мы его бережем…
— «Бережем, бережем»!.. — передразнил князь, шмыгнув крючковатым носом. На маленьком, гладко выбритом лице с пушистыми белыми бачками появилась гримаса. — Других забот у вас нет, что ли? Дать ему полсотни розог. Выполняйте!
Дежурный офицер с трудом оторвал Васю от профессора и поволок в коридор.
Гурьев был до того ошеломлен, что опомнился только тогда, когда мальчика увели.
— Остановитесь, ради бога, ваше сиятельство! — воскликнул он. — Ведь экзекуция отменена вашим предшественником. Лучшие люди сие одобряют и кадетским корпусам в пример ставят. Зачем же училище назад тянуть?
— Полно тебе чепуху нести, профессор! Не нам с тобой кадетские корпуса поучать. Коли там детей от благородных родителей батогами да палками бьют, нам и подавно не пристало церемониться. Видно, тебе много воли генерал-интендант задал. От училища за версту вольтерьянским духом пахнет. Я этот дух быстро вышибу.
— Чем, ваше сиятельство? — с горечью спросил Гурьев.
— Чем? Муштрой да молитвой.
— А учить воспитанников когда мы будем? Им по уставу положено высшее образование получить.
— Не богохульствуй, профессор. Высшее образование есть земное совершенство, то есть святость. А этого знание алгебры и геометрии дать не может.
— Для чего тогда училище содержать?
— Для того, чтобы воспитывать верных подданных государю и верных сынов церкви. А соблюдают ли ученики твои посты?
Благообразное личико директора показалось Семену Емельяновичу противным, и в то же время ему стало смешно. Гурьев не сдержал улыбки. Князь обиженно нахохлился и высокомерно сказал:
— Не соблаговолите ли, господин коллежский советник, отвечать, как положено младшему по чину и по должности? Гурьев молча отошёл к окну.
— Что ж, не хочешь отвечать, твое дело, — злобно произнес Гагарин. — Скоро, однако, заговоришь по-иному. Поди позови священника.
— Священника, господин директор, в училище нет.
— Как? — возмутился князь. — Нет наставника по закону божьему? Нехристей вы тут учите? Да это неслыханно!
— По штату не положено, ваше сиятельство, — спокойно ответил Семен Емельянович.
— А кто штат составлял?
— Штат утвержден его величеством. Соблаговолите обратиться по сему поводу к нему.
— Опять, профессор, грубишь. Гляди, как бы тебе смешки слезами не обернулись. Вот тебе мой приказ: во-первых, немедленно нанять наставника по закону божьему и ввести сей предмет как наиглавнейший. Во-вторых, все посты, кои в святцах обозначены, соблюдать строго. Расписание кушаньев составь заново, чтобы скоромным за версту не пахло. Дважды в день водить учеников в церковь, а в постные дни, по средам и пятницам, еще и к поздней обедне.
Семен Емельянович ничего не ответил и вышел из канцелярии. В коридоре он столкнулся с дядькой Мефодием, тащившим Васю Серого. Мальчик был без чувств и, казалось, даже не дышал. Гурьев бережно взял его на руки, донес до лазарета и передал доктору.
Покинув училище, Гурьев никак не мог успокоиться. Он и раньше слышал о князе, как о человеке тупом и чванливом, с крайними религиозными убеждениями, но такого мракобесия встретить не ожидал. Людей, подобных Гагарину — ярых врагов прогресса и просвещения, — было немало в Петербурге, и Гурьев всегда относился к ним с отвращением.