Узнав суть дела, князь рассвирепел. Апацкий был его глазами и ушами в училище.
Как посмел Гурьев без согласия директора увольнять учителя? Уволить лейтенанта, не поставив его, князя, даже в известность?!
— Успокойтесь, господин Апацкий, — глухо промычал он. — На сей раз Гурьев просчитался. Есть и у меня предел терпению.
— Я надеюсь, ваше сиятельство, что вы защитите меня. Он ведь нанес и вам пощечину. Все знали, что вы не давали на увольнение своего согласия.
— Да, да! Я сумею постоять и за себя, и за вас. Возвращайтесь в училище и продолжайте службу.
— Но ведь Гурьев уже подписал приказ, ваше сиятельство.
— Тем хуже для него. Идите, мой друг, даю вам слово, что завтра все повернется иначе.
В тот же день, поздно вечером, Гагарин разыскал Чичагова в английском клубе, затащил его в библиотеку и прямо приступил к делу.
— Павел Васильевич, выгони из училища этого беспардонного мужика.
— Какого мужика? — удивился министр.
— Профессора Семена Гурьева. Он, чай, не мне одному противен, а всему твоему департаменту.
— Он и мне порядком надоел, — усмехнулся Чичагов. — А как его уберешь, коль о нем по всему флоту слава идет, сам император ему милости разные оказывает?
— Пустое! — махнул рукой Гагарин. — Ныне император милостив, а завтра гневен. Сие от тебя, Павел Васильевич, зависит: куда пешку двинешь, там и встанет.
Чичагов, польщенный словами князя, рассмеялся.
— Чудак ты, право, князь! Как можно сие сотворить, коль и повода подходящего нет?..
— Повод у меня есть. Профессор без моего ведома и согласия уволил учителя лейтенанта Апацкого, а взамен его назначил студента.
— На это увольнение Гурьев у меня согласие испрашивал.
— И ты его дал?
— Дал.
— Письменно?
— Нет, изустно, но это все равно.
— Э, нет, не все равно, — возразил Гагарин. — Поскольку письменного согласия ты не давал, будем считать, что его не было. А есть ли таксе правило, чтобы инспектор классов к самому министру обращался? Сие и директору училища не должно быть дозволено.
Чичагов задумался. Он понимал, какой урон понесет училище с увольнением Гурьева. Но как отказать князю, супруге которого, Анне Петровне, он столь многим обязан?
…Вспомнился Чичагову 1797 год, холодная, сырая одиночная камера в Петропавловской крепости, уродливое, злобное лицо императора Павла и торжествующая улыбка Кушелева. Еще недавно этот царский фаворит был мичманом у отца Павла Васильевича, прославленного адмирала Чичагова. А теперь он сам полный адмирал, вице-президент адмиралтейств-коллегий. Это по его наговору император срывает с молодого Чичагова погоны, смешно топчет их ногами и кричит тонким, срывающимся голосом:
— Матросскую рубаху ему, мундир долой, долой!..
Чичагов хладнокровно вынимает из кармана кошелек.
— Ты что, ты что? — беснуется император.
— Мундир ваш, а деньги мои, ваше величество, — спокойно говорит Павел Васильевич, вызывая новую волну гнева.
— Отставки просишь, служить мне отказываешься! Сгною в крепости, крысами затравлю.
— За что, ваше величество? Не за то ли, что я мичману Гришке Кушелеву поперек дороги стал?
— Молчать! — орет Павел, дергаясь, как паяц на нитке. — Держать его в тюрьме со всеми строгостями. Сия камера для матроса Павла Чичагова чересчур просторна, перевести немедля в Алексеевский равелин.
Чичагов был похоронен заживо в каменном гробу. Давно уже стерлась для него грань между днями Мысли сливаются, и лишь одна сверлит мозг: скорей бы конец!
Освобождение пришло внезапно. Очаровательная Анна Петровна Лопухина-Гагарина, узнав о несчастье Чичагова, мимоходом заметила императору, что сожалеет об отсутствии в ее салоне Павла Васильевича. Этого было достаточно. Государь тотчас же освободил Чичагова и встретил его словами:
— Позабудем, что произошло, и останемся друзьями!
О нет, Павел Васильевич не забыл и никогда не забудет страшные месяцы своего заточения и всегда с благодарностью вспоминает о благородном заступничестве Анны Петровны.
Чичагов тряхнул головой, решительно поднялся и сказал:
— Уговорил ты меня, князь. Завтра состряпаю приказ об увольнении Гурьева, а причину какую-нибудь придумаю. Кого же тебе вместо профессора дать?
— Поставь инспектором классов корабельного мастера Лебрюна; человек премилый, европейского складу.
Министр чуть поморщился, но не возразил.