Нервы лейтенанта никогда не отличались крепостью, а сейчас были напряжены до предела. Малейший стук приводил его в трепет, у него пропал аппетит. Бессонница, которой он страдал с детства, усилилась, чередуясь с кошмарами, мучившими его каждую ночь. В минуты короткого сна Апацкий корчился, скрипел зубами, стонал и дико кричал, а когда просыпался от собственного крика, долго еще слышал иронический смех Наташи, пьяный лепет Редкозубова, торжествующий хохот Попова, спокойный, осуждающий голос Гурьева.
Утром лейтенант приходил в училище измученный, с желтым лицом, воспаленными глазами и выискивал жертву для расправы. Время от времени новоиспеченный «профессор» учинял массовые экзекуции, лихорадочно вглядываясь в лица воспитанников и рассчитывая найти в них чувство страха. Но чувство это лишь непомерно росло в нем самом. Явственнее слышались ему насмешки, все враждебнее и непокорнее казались глаза мальчиков, рассвеченные волчьими огоньками, все загадочнее становилась улыбка на губах у старших учеников.
Попова лейтенант избегал. Он еще не придумал, как отомстить ему, и не спешил с этим. Мысль, что соперник у него в руках, доставляла ему удовольствие. План мести должен быть четким и совершенно безопасным для самого Апацкого, — ведь молодой инженер отчаянно смел и надо держать себя с ним очень осторожно. Зато Гроздову лейтенант досаждал всячески. Молчаливый профессор терпеливо переносил оскорбления, а когда становилось невмоготу, скрывался в корабельной чертежной у Попова, куда Апацкий не смел входить.
Лейтенант не оставлял Гроздова и на уроках. Однажды Иван Петрович выводил на доске формулу дифференциального уравнения. Зашедший в класс Апацкий грубо оттолкнул его от доски и приказал ученикам по очереди повторить формулу.
Первый же воспитанник стер все с доски, постоял, подумал и растерянно уставился на лейтенанта.
— Господин профессор, я не понял, как она выводится. Не соблаговолите ли показать? — сказал он невинным тоном, протягивая Апацкому кусочек мела.
В классе раздался громкий хохот.
— Молчать! — багровея, зарычал Апацкий. — Ступай, скажи Мефодию, что я велел всыпать тебе пятьдесят розог.
— Помилуйте, господин профессор, за что? Нас учителя никогда не наказывали за то, что мы обращались к ним с вопросами, — послышался голос из задних рядов.
— Коли нас за каждый вопрос сечь будут, всю науку из нас вышибут.
Иван Петрович во время этой сцены стоял у окна, спиной к классу, и разглядывал грязные корки льда на канале. «Хоть бы не срамился перед учениками, — думал он, — вот вредный человек. Плюнуть бы ему в бесстыжие глаза и уйти…»
— Господин Гроздов, — услышал он скрипучий голос Апацкого, — продолжай урок. А ты, скотина, со мной пойдешь. Сам отсчитаю тебе полсотни розог.
Вечером у постели наказанного собралось много ребят. Мальчики таинственно шептались, расходились, приходили новые и тоже шушукались с серьезными и загадочными лицами. В последующие дни ученики были молчаливы и как-то странно поглядывали на Апацкого.
В субботу вечером лейтенант заступил на дежурство. Кроме него, в училище оставался только безропотно покорный матрос Мефодий, верный помощник и телохранитель Апацкого. Матрос сидел в комнатушке для служак, когда один из учеников принес ему штоф водки, полдюжины соленых огурцов и буханку хлеба.
— Это тебе прислал лейтенант, — сказал он и тотчас же скрылся.
Через час Мефодий уже храпел вовсю. Апацкий об этом не знал и спокойно писал очередное донесение князю Гагарину. Внезапно послышались шорохи, крысиный писк, мяуканье, душераздирающий крик. С замершим сердцем лейтенант выскочил из дежурной комнаты. В коридоре и классах было темно, и он наугад бросился в ту сторону, где кричали, но услышал позади себя хохот и жалобный плач.
Дежурный офицер заметался по коридору.
— Мефодий! Мефодий! — неистово орал он и, не поучив ответа, выбежал на лестницу. Здесь был полный мрак, лейтенант постоял, прислушался, тяжело дыша и вглядываясь в лестничную клетку. Ему почудилось, что он стоит на краю пропасти и кто-то крадется, чтобы его столкнуть. Апацкий поспешно открыл дверь в коридор. Он был ярко освещен. Сквозь стекла дверей в классах видны были сидящие за партами и прилежно занимающиеся ученики. Царила полная тишина.
Апацкий прошел в дежурную комнату.
— Что это было? — размышлял он вслух. — А может, вовсе ничего не было? Что, если у меня начались галлюцинации? Этак и с ума сойти недолго. К черту. Надо взять себя в руки, — бормотал он, силясь унять охватившую его дрожь.