Я заметила Ваню, который стоял посреди дороги, повернувшись ко мне спиной и застыв, как статуя. Я подошла к нему и увидела, что у него в руках записка.
― Вань! ― позвала я, но Минаев не отреагировал.
Я тронула одноклассника за плечо.
― Вань, у тебя все нормально?
Минаев повернулся ко мне. Я отпрянула. Лицо у Вани белее мела, губы дрожали.
― Что случилось? Что-то с мамой?
Дрожащей рукой Ваня протянул мне записку, написанную от руки.
Я прочитала:
Твоя мама умирла.
― Откуда это?
― В куртке было, ― с трудом произнес Ваня.
― Постой, постой. Давай разберемся. Ты звонил маме?
― Нет, боюсь.
― Не бойся. Уверена, что это чья-то тупая шутка. Давай, доставай телефон и звони при мне.
И Ваня послушался, позвонил. С мамой оказалось все в порядке.
― Ну, вот видишь, ― с напускной бодростью сказала я. ― Все хорошо же. Так что это просто ужасно тупая шутка.
— Так нельзя шутить, — сказал Ваня тоном ослика Иа-Иа.
— Согласна. Узнать бы, кто это.
— Да я знаю, кто это, — грустно вздохнул Ваня. — Бэшки. Все еще думают, что это я настучал. Черепанова видела с фингалом? Уверен, это он. Мстит.
У меня заныло сердце, когда я представила, чем может обернуться эта дурацкая записка, когда Ваня даст ее Панферову. Теперь уже ашки придут к бэшкам с наездом.
— Да не мог он. Марк в рожу может дать, но записки — это не его почерк.
Я не знала, чего мне хотелось больше — возмездия или чтобы все как-то улеглось само собой. Гораздо удобнее для меня был второй вариант. Ведь два наших класса должны вместе участвовать в репетициях бала, учить вальс, готовиться. В неделю у нас два урока физкультуры и один из них общий с бэшками. И все мероприятия у нас всегда совместные. Записка может всех рассорить и тогда никаких мероприятий у нас не будет, сядем все в лужу. Но в душе я понимала, что тот, кто написал записку, поступил ужасно. Оо таком случае лучше рассказать учителям.
— Вань, давай Валерии покажем? — предложила я. — Она же учитель русского все-таки, вдруг сможет определить почерк? Недавно диктант был…
Ваня сжал губы.
— Нет. Никаких учителей.
— Что тогда будем делать? Выкинем ее?
— Нет, сохраним. Это улика, — Ваня убрал записку в карман. — А завтра решим.
Ваня попрощался со мной и вышел. Я поняла, что он хочет показать записку Панферову. А это не сулило ничего хорошего...
На удивление, на следующий учебный день Ванек ничего не сказал в классе про записку. Но послезавтра утром класс ждала неприятная новость. Перед первым уроком Ваня ворвался в класс ураганом.
— Минаев, что с тобой? Тебе вставили клизму с перцем? — пошутил кто-то, но Ваня не удостоил его ответом. Вместо этого вывалил на парту записку и маленький похоронный венок и рассказал о том, что второй день подряд обнаруживает такие «подарочки» в своих вещах в раздевалке.
План, который придумал Панферов, а остальные поддержали, мне не понравился.
— Это неправильно и не законно! — заспорила я.
— А подбрасывать такую гадость — законно? — парировал Север.
— Я считаю, что подобные проблемы должны решаться на уровне учителей. Это их тоже касается, пусть и ищут и наказывают виновного!
Сева рассердился.
— Ты постоянно пытаешься приплести учителей к любой проблеме.
— Я просто пытаюсь решить проблемы без насилия!
— Может, ты у нас и на бэшек стуканула, когда они окно разбили?
Я вспыхнула.
— Давай еще что-нибудь мне приплетем! Может, я и на Репкина стуканула в восьмом классе, когда он унитаз разбил?
Север вздохнул.
— Ты не видишь границы, Саш. Когда можно вмешивать учителей, а когда нет.
— Мы живем в двадцать первом веке. Сейчас насилие ― не панацея от всех проблем. И все, что вы решили, незаконно, ― заворчала я.