— Не трогай! Это мое! — воспротивился брат и попытался выхватить у меня свой рюкзак, но я ловко его отпихнула и высыпала на пол содержимое.
— Да какого черта?! — ахнула я. На Олежкин рюкзак было явно наложено заклятие расширения, потому что внутри оказалось практически все содержимое моей комнаты.
Я подняла с пола свой зарядник для телефона, повербанк, поясную сумку «Адидас», ремень и коллекционную фигурку Дарта Вейдера, которую я покупала с «eBay». А еще забрала Олежкин кошелек, чтобы обратно выкупить свои наушники. И черт знает, что этот гребаный торгаш уже успел продать.
— Еще раз войдешь в мою комнату, убью! — грозно пообещала я и направилась к выходу, сжимая в руках находки. Олежек требовал назад свой кошелек и посылал мне вслед удивительные слова из своего богатого словарного запаса.
Мой младший брат ― гребаный торгаш. Иногда я просыпаюсь и ощупываю себя — вдруг Олежек ночью успел кому-нибудь толкнуть мою почку? Так и живем.
Наступила череда первых контрольных сразу по многим предметам. На русском раздали наши тетради с сочинениями, у меня ― пять-три, пять за сочинительную часть, а три за ошибки. Такое бывало часто.
После урока Валерия Антоновна подозвала меня и сочувственно сказала, что я начала этот год неважно, и мне стоит подтянуть русский.
Я вздохнула. Легко сказать. Чего не дано, то невозможно подтянуть. Но я шла на золотую медаль, четверки за четверть мне не нужны совершенно.
― Не переживай, до конца четверти еще много времени, ― подбодрила учительница. ― Наверстаем. Можем на дополнительном занятии с тобой сначала разобрать ошибки за сочинения, а потом перейти к подготовке к ЕГЭ. Хорошо?
Я кивнула. Русский вот уже несколько лет для меня был самым важным предметом в жизни (как-то на пару лет его с первого места потеснила история, но затем все вернулось на места). Я его просто ненавидела.
После пятого урока, войдя в столовую, я сразу заметила изменения и здесь.
Столы больше не сдвигали, два класса разбились на небольшие группы и больше ничем не выделялись из остальной массы сидящих.
Мы со Светой, купив по пирожку и кофе, сели за отдельный столик.
― Знаешь, что я узнала? ― с заговорщицким видом спросила подруга.
― Ну?
― Кощей мутит с Валерией.
― Что? ― я поперхнулась кофе. Света вся засияла от моей реакции.
― Он ее на двадцать лет старше!
― Любви все возрасты покорны, ― пропела Света.
― Не знаю, какая там может быть любовь, ― задумчиво протянула я, вспомнив нашего длиннющего, иссохшего директора, чью лысину в толпе можно было распознать за километр ― она светилась, словно маяк. Валерия же была очень привлекательной.
― Что-то тут нечисто, ― нахмурилась я. ― А это точно?
Света кивнула.
― Ага. Я сама их застукала в учительской. Он ее ручку вот так нежно взял и гладил, и гладил, ― елейным голосом сказала подруга и наглядно продемонстрировала сцену на моей руке. ― Да ты сама приглядись к нему. За ним шлейф из сердечек тянется. И амурчики вокруг кружат…
― Ну, дела, ― протянула я. ― Зачем ей этот старикан? Она красивая.
― Может, ей надоело в учителях сидеть, хочет местечко получше, ― пожала плечами Света. ― Или дочке оценки получше выбить… Выпускной класс все же.
Я вздохнула и позавидовала Дине. Ей вообще не нужно париться из-за оценок по русскому…
И тут я снова, как в курилке, почувствовала напряжение между одиннадцатыми классами. Я заметила только сейчас, что два класса сидели так, что между ними снова можно было провести невидимую стену. Интересно, все специально рассаживались будто по разные стороны баррикады или оно получалось неосознанно?
Вообще, из-за контрольных всем стало не до вражды, больше классы не приходили друг к другу с разборками, и новые «подарки» никто не подкидывал.
Я обрадованно подумала, что конфликт затухнет, все подуются друг на друга да забудут.
Но оказалось, это было затишье перед бурей.
На следующий день Валерия Антоновна объявила о том, что во второй половине октября должна состояться постановка школьного благотворительного спектакля для детей из детских домов, а ее назначили главным организатором. Проходить спектакль будет в актовом зале нашей школы. До премьеры полтора месяца и работать придется много и интенсивно. Она спросила, есть ли желающие, кто хочет поучаствовать. Вверх взметнулась одна единственная рука ― Вари, нашей лесной чудачки, которая ходит в школу в платьях, судя по виду, перешитых из холщовых мешков, а в лохматый пучок длинных волос она всегда вставляла веточки сушеной лаванды.