Выбрать главу

- У тебя нет права назначать мне наказания. Также, как и права врываться в мою комнату. – Блэр старалась говорить размеренно, будто обращалась к душевнобольному. И она не была уверена, что он таковым не является. Сейчас Фейбер как никогда напоминал больного ублюдка со звериным оскалом. От такого не знаешь, чего ожидать и потому заведомо готовишься к худшему. – Я позову куратора, и он снимет тебе баллы за нарушение дисциплины. Я не думаю, что тебе это нужно, особенно после того, что случилось на зельеварении.

 

Кириан рассмеялся бы, если бы его самого не воротило от собственной фальши. От скрежета неестественного, показушного смеха.

Он привык быть лучшим и ясно понимал – сколько бы сраных баллов ему не сняли, он всё равно их вернёт. Быстро и без проблем.

Рыжее ничтожество снова тряслась всем телом. Тощие руки жались к маленькой груди в попытке отгородится от него. Он плохо видел её, лишь очертания и крупные детали. Полумрак не давал ему рассмотреть затравленное выражение глаз, но Кириан и без того чуял её страх.

Она посмела окунуть его в дерьмо. Жалкая, забитая ботаничка, якшающаяся с такими же убогими, как она сама. Кириан до сих пор не мог поверить в это. И хотя запах дерьма уже не тянется за ним отпугивающей лентой, он всё ещё мерещится ему. Кажется, никто и никогда так его не унижал.

Когда Кириан шёл сюда, единственным, чего он желал была смерть Хогарт. Долгая, мучительная, болезненная. Чтобы с каждым криком и мольбой о пощаде он мог чувствовать глубокое удовлетворение.

И вот она стоит перед ним. Зажатая, мерзкая в своём страхе. Но ему больше не хочется убивать. Только унизить, сломать, растоптать. Его бесит, выворачивает и скручивает, от того, что она ни разу не поддалась. Боится, избегает, но продолжает смотреть прямо в глаза. Ни за его плечо, ни на старый дощатый пол, ни на свою вонючую кровать.

Будто у неё есть гордость. Будто у таких как Хогарт она может быть.

- Я решил изменить условия сделки. – Он расслышал её испуганный вздох. Маленькая дрянь удивлена его спокойным тоном. Ни ты одна. Ни ты одна, Хогарт. – Работы по анималогии недостаточно. – Она нахмурила лоб. Кириан почти видел, как трусливая мышь мечется от мысли к мысли. Она явно не была готова к тому, что он собирается вылить на неё. Большое, просто огромное ведро с помоями. – Ты будешь убирать мою комнату. Шесть дней, включая сегодня. – Хогарт резко вздёрнула подбородок, отчего её рыжие волосы взметнулись и опали, как внезапно вспыхнувший огонь. От дрожащей жертвы до разозлённой ведьмы разгон пять секунд. Кириану понравилось, что она так остро реагирует.

- Никогда. – Она говорила тихо, но твёрдо. – Слышишь? Никогда я не буду касаться твоих вещей. Даже своей магией. – Святая наивность. Удивительно, что при таких высоких баллах Хогарт имеет такую херовую память.

- Даёшь добро на уничтожение выродка Мак’Алана? – холодным, вымораживающим внутренности голосом. Кириану это не малого стоило. Его уже разъедала радость от очередной победы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Унижение. Такое явное, выжигающее горячий стыд. Он по-прежнему не видел. Он знал. Знал, что лицо Хогарт горит от стыда. Чуял безысходность, в которой она зарывается. Песчинка на песчинку и вот рыжая уже раздавлена целой горой безысходности. А он стоит наверху и упивается своей властью.

С другими так не бывает. Они словно по какому-то всем известному предписанию пресмыкаются перед ним, бояться, втираются в доверие, чтобы войти в его ближний круг. И только Хогарт будто бы не умеет читать. Но он научит. Вдолбит ей непреложные правила, высечет на коре головного мозга. Чтобы просыпалась утром и сразу знала – Фейбер правит балом. Это он разрешил ей проснуться.

Глава 4.2

- Хорошо. – Она нервно сглотнула, по-прежнему находясь в напряжении. У Кириана на поводке. Туго натянутом, обвитом вокруг тонкой шеи. – Но сегодня я не могу. – У него бесконтрольно дёрнулось веко. Мелкая шавка затрепыхалась, намереваясь перегрызть поводок. – Я иду в библиотеку. Миссис Дорнан уже ждёт меня. Мы очень поздно расходимся.

Кириан сжал зубы. Невероятная способность – сталкивать его с пьедестала, когда он уже надел венец безграничной власти и отпил из кубка с дорогущим вином.