– Я не сбрасываю со счетов вероятность того, что он и есть отец Мэттью, – кивнул Линли.
– Не мог же он сознаться в этом в дружеской беседе с нами, инспектор. Как же, он столько лет умело таил свой секрет. В конце концов, Бирн широко известен общественности: ток-шоу на Би-би-си, политический комментарий, колонка в газете. Если бы на свет Божий выплыла история с незаконным сыном, это сильно подпортило бы ему карьеру, тем более когда речь идет о ребенке смешанной крови, о ребенке, от которого он отрекся. А мать, наверное, была намного моложе. Джилс соблазнил ее, погубил…
– Не стоит спешить с выводами, Хейверс. Мы еще не установили связь между происхождением Мэттью Уотли и его смертью.
Дом Бирна стоял недалеко от Аппер-Молл и реки. Трехэтажный викторианский особняк, без особых архитектурных достоинств, если не считать безупречной симметрии. Страсть к равновесию проявлялась и в просчитанном количестве окон– по два на каждом этаже, и в орнаменте над главным входом, и в расположении дверного Молотка, почтового ящика и ручки– строго друг под другом, каждая деталь отмечена параллельными углублениями в самой двери. Однако, как отметил Линли, дверь недавно выдержала чей-то натиск: дерево в нескольких местах было сильно оцарапано, белую краску покрывали грязные потеки.
Темнело, в доме на первом и втором этажах горел свет. Линли и Хейверс постучали, и дверь почти сразу же открылась, однако вместо Джилса Бирна их встретила на пороге красивая пакистанка лет тридцати, в длинном шелковом национальном платье цвета слоновой кости. Шею ее украшало ожерелье в виде золотого обруча с драгоценными камнями. Гребни удерживали длинные темные волосы в сложной прическе, золотые серьги искрились при свете лампы. Это, уж конечно, отнюдь не служанка.
– Чем могу служить? – осведомилась она низким мелодичным голосом.
Линли протянул ей полицейское удостоверение, и женщина внимательно прочла его.
– Мистер Бирн дома? – спросил инспектор.
– Да, прощу вас. – Женщина отступила в сторону и предложила детективам войти изящным взмахом руки. Широкий рукав скользнул вверх, обнажив гладкую, смуглую кожу. – Будьте любезны, подождите в гостиной, инспектор. Я позову его. Выпейте пока. – Она улыбнулась, сверкнули мелкие, ослепительно белые зубы. – Выпейте, даже если вы находитесь при исполнении, я никому не скажу. Я оставлю вас на минуту. Джилс работает в библиотеке. – С этими словами она покинула гостей и легко взбежала вверх по ступенькам.
– Наш мистер Бирн умеет обеспечить себе приятное общество, – констатировала Барбара, оставшись наедине с Линли. – А может быть, это очередная воспитанница? Джилс ведь активно участвует в делах образования. Наш Джилс – настоящий педагог.
Бросив на Барбару сердитый взгляд, Линли кивком пригласил ее в гостиную, примыкавшую слева к вестибюлю. Окна комнаты выходили на Риверкорт-роуд, обстановка казалась удобной, надежной и ненарочито элегантной. Комната была решена преимущественно в зеленых тонах: бледно-травянистые стены, два дивана и три стула цвета мха, ковер, в котором утопали ноги, напоминал окраской сочную летнюю листву. На стоявшем у окна пианино орехового дерева были выставлены фотографии. Дожидаясь Джилса Бирна, Линли подошел к снимкам и принялся внимательно изучать их.
Большинство фотографий свидетельствовало об успехах Джилса Бирна в качестве ведущего одного из политических ток-шоу на Би-би-си. На этих фотографиях он позировал рядом с известнейшими представителями правительства и различных партий, от Маргарет Тэтчер до Нейла Киннока, от престарелого Гарольда Макмиллана До преподобного Иэна Пейсли и хмурой Бернадетт Девлин. Здесь присутствовали три бывших госсекретаря США и один экс-президент. А Бирн на фоне этих знаменитостей выглядел всегда одинаково– насмешливый, слегка забавляющийся, никому и ни во что не верящий. Именно благодаря отсутствию собственного политического кредо Бирн Преуспел в качестве телеведущего. Он подавал любую проблему и каждого гостя программы с различных точек зрения, не принимая ничью сторону. Его острый ум и не менее острый язык могли подчистую разделать любого самонадеянного политикана.
– Эдвард Хсу, – задумчиво произнесла Барбара Хейверс.
Она подошла к камину, над которым висели два выполненных акварелью вида Темзы. Тонкая прорисовка деталей и таинственная дымка напоминали о традиционном искусстве Востока. Один пейзаж изображал выраставшие из рассветного тумана деревья, кустарник, высокий берег, они то ли парили, то ли плыли в воздухе над плывущей, скользящей по воде баржей. На второй картине три женщины в нарядах пастельных тонов прятались от дождя на крыльце прибрежного коттеджа, бросив на лужайке корзину для пикника и прочие взятые с собой припасы. Под обоими рисунками значилась подпись: Эдвард Хсу.
– Неплохая работа, – похвалила Хейверс. – А это, должно быть, сам Эдвард. – Она взяла в руки небольшую фотографию с камина. – Не такая напряженная поза, как на том школьном снимке. – Барбара еще несколько раз внимательно оглядела комнату, затем снова посмотрела на фотографию молодого китайца и осторожно проговорила: – Странно все это, инспектор.
Линли взял из ее рук снимок. На фотографии Эдвард Хсу сидел с маленьким Брайаном Вирном в лодке, скорее всего на озере Серпентайн в Гайд-парке. Брайан устроился между колен Эдварда, ухватившись ручонками за весла. Оба они улыбались.
– Что странно? – переспросил Линли.
Барбара поставила фотографию на место и перешла к шкафчику кедрового дерева на другом конце комнаты. Здесь стояла фотография Мэттью Уотли, точно та же, какую они видели в доме его родителей. Хейверс дотронулась до нее.
– Фотография Эдварда Хсу. Фотография Мэттью Уотли. С полдюжины всяких важных шишек. – Она жестом указала на коллекцию, собранную на пианино. – И только один снимок Брайана Вирна, в лодке вместе с Эдвардом Хсу, в возрасте трех или четырех лет.
– Пяти, – послышался голос от двери. Там, наблюдая за посетителями, стоял Джиле Бирн. За его спиной виднелась пакистанка, ее платье переливалось всеми цветами радуги на границе света и темноты.
– Ни для кого не тайна, что мы с Брайаном практически не поддерживаем отношения, – пояснил Бирн, входя в комнату. Он шел медленно, словно очень устал. – Это его решение, не мое. – Он повернулся на миг к своей спутнице. – Не стоит задерживаться здесь, Рена. Тебе еще надо подготовить бумаги к судебному заседанию.
– Я бы лучше осталась, дорогой, – ответила она и, бесшумно пройдя по комнате, устроилась на Диване. Сбросив тонкие сандалии, женщина подобрала под себя ноги, четыре узких золотых браслета скользнули вниз по ее руке. Она неотрывно смотрела на Бирна.
– Как хочешь. – Бирн направился к низеиь– сервировочному столику, где стояли бутылки, стаканы и лед.
– Выпьете? – через плечо бросил он Линли и Хейверс. Следователи отказались. Бирн неторопливо налил себе неразбавленного виски, смешал коктейль для своей подруги, затем включил газ в камине, поправил горелку, чтобы пламя горело ровно, отнес стакан с коктейлем пакистанке и сам уселся на диван рядом с ней.
Возможно, Бирн хотел потянуть время, собраться с мыслями, подготовить защиту или же продемонстрировать, что беседу будет направлять он сам, но все эти ухищрения предоставили Линли возможность пристально изучить этого человека. Ему давно миновало пятьдесят лет, и наружность телеведущего отнюдь нельзя было назвать красивой. Он выглядел как-то странно, утрированно, точно карикатура на самого себя: лысый, лишь узкая полоса волос обрамляет макушку да спереди на лоб падает густой локон. Нос чересчур велик, глаза и рот слишком малы, лицо резко сужается от лба к подбородку, превращаясь в перевернутый вершиной вниз треугольник. Высокий и тощий, одежда – весьма недешевая, из твида ручной работы, отметил Линли – висит мешком. Из рукавов торчат длинные руки, завершающиеся крупными кистями с узловатыми костяшками. Кисти желтые, пальцы и на правой, и на левой руке сплошь в пятнах никотина.
Линли и Хейверс сели, Бирн простуженно откашлялся и сплюнул в платок, после чего привычно закурил сигарету. Рена взяла со столика возле дивана пепельницу и правой рукой подставила ее Бирну. Левой рукой она ласково касалась его бедра