Потом быстро переоделся в джинсы, рубашку да кожаную куртку. Посмотрел на пули на полке, сунул их в карман (на всякий случай, пригодятся, авось) и спустился вниз.
На лавочке уже по бокам тёти Маши сидели два милиционера, оба офицеры. Один, подложив папочку, заполнял бланк протокола. У трупа цыгана ходили кругами еще двое — в штатском. Один с фотоаппаратом, другой с рулеткой. Поодаль стояла милицейский «уазик-канарейка» и серая «буханка» с красным крестом, но совсем не похожая на скорую помощь.
Один из милиционеров, сидевший рядом с тётей Машей, посмотрел на меня, встал, протянул руку:
— Здорово, Антон! Не узнал?
— Здрасьте, — я пожал протянутую руку и повторил. — Здрасьте, Вениамин Вениаминович! Как же не узнал-то? Вас попробуй, не узнай!
Передо мной стоял капитан Шишкин из уголовного розыска.
— Значит, он в тебя стрелял? — капитан махнул в сторону трупа.
— Ага, — согласился я. — Это один из тех, кто мою мать избил до полусмерти.
— И не попал в тебя? — хмыкнул задумчиво Шишкин. — С пяти шагов. Странно как-то.
— Я, когда увидел, что тётя Маша мне за спину показывает, сразу в сторону отскочил и в подъезд бросился, — сочинил я сходу.
— Понятно, понятно, — задумчиво ответил Шишкин. — Всё равно, должны быть какие-то следы от пуль — в стене, в двери, в стволе дерева, в конце концов. А то получается, что он вообще в воздух стрелял что ли?
— Держите! — я протянул ему на ладони две пули. — Вон там подобрал.
Предварительно я их, конечно, уронил, когда вышел из подъезда, потоптал в бетонной опалубке.
— Где, где?
— Да вон! — я показал рукой.
Шишкин критически посмотрел на два кусочка металла, потом на меня, забрал их:
— Не надо было тебе их руками трогать! Позвал бы экспертов, меня…
Тётя Маша закончила давать показания, расписалась в протоколе, поднялась. Я направился к ней. Шишкин понес пули экспертам. Тело цыганенка уже загрузили в труповозку — «уазик-буханку» мрачного серого цвета с красными крестами по бортам.
— Всё, тёть Маш?
— Если бы всё, — мрачно отозвалась она. — Я сейчас с ними уеду. Ключи оставляю тебе. Мало ли что.
— Эх, — вздохнула она. — Надо было тебя у меня прописать!
— Это еще зачем? — удивился я.
— Увидишь! — мрачно хмыкнула она.
К подъезду, игнорируя газон и тротуары, подрулила серая «волга». Из неё, распахнув заднюю дверцу, вылез крупный холеный с обширной лысиной (как у вождя мирового пролетариата — ну, один-в-один!) мужик в сером костюме, брезгливо огляделся вокруг.
— Кто старший?
Шишкин вздохнул, незаметно сплюнул и направился к прибывшему:
— Капитан Шишкин, уголовный розыск!
— Следователь прокуратуры Ожогин Геннадий Степанович! — представился мужик в костюме и, в очередной раз брезгливо скорчив физиономию, поинтересовался. — Ну, и кто здесь убийца? Кого убили?
Он говорил, словно выплёвывая слова.
— Кого надо, того и убили, — не удержался и буркнул я.
Холёный услышал, повернулся ко мне, высокомерно улыбнулся и поинтересовался, глядя куда-то поверх моей головы:
— Надеюсь, убийца — не этот пацан? — и тут же пошутил. — Или жалко, что его тоже не убили?
Шишкин без тени улыбки ответил:
— Вот как раз стреляли в него.
Он положил мне руку на плечо.
— Стрелок — человек находился в республиканском розыске за разбой и причинение тяжких телесных повреждений. Полковник милиции в отставке Киселева Мария Гавриловна пресекла попытку убийства…
— Путем совершения убийства особо опасным способом, — оборвал его Ожогин. — Статья 102, пункт «д».
И скомандовал:
— Грузите бабу. Обыск у неё проводили?
— Не вижу целесообразности, — ответил помрачневший Шишкин. — Оружие, кстати, наградное. Она выдала его добровольно, включая патроны. Документ на владение наградным оружием тоже предоставила.
— Зря не видите, — сморщился, словно сожрал лимон, прокурорский следователь. — Выписывайте постановление. Я приму участие.
Он развернулся и направился к «волге».
— Гнусненький тип, — выдохнул Шишкин. — Подлый человечек. И он будет вести это дело. Пипец просто.
— Почему это? — удивился я.
— Потому что убийство, — пояснила из-за моей спины тётя Маша. — Дела по убийствам ведут следователи прокуратуры. Забери ключи, Антошка.
Она протянула мне связку ключей.
— Вень, — она обратилась к Шишкину. — Помоги ему прописаться у меня. Чтоб квартира не пропала. Лады?
Шишкин кивнул.
— Как это пропала? — удивился я.
— Если человек осуждается самым гуманным в мире советским судом на срок более года, он теряет право на жилплощадь, где ранее проживал, — скривилась тётя Маша. — Ладно, поехали уже!