Наша творческая беседа была прервана в самом разгаре. В дверь постучали, но входить не стали. Лавруха на минуту вышла из класса, прервав объяснения, а когда вернулась, скомандовала:
— Ковалёв! На выход.
И добавила:
— С вещами. Кажется, ты сегодня уже не вернешься.
— Прощай, Тоха! — вслед мне схохмил Севка. И тут же, уже в коридоре, я услышал металлический голос Лаврухи:
— Щеглов, к доске!
— Не повезло Севке! — сказал я вслух. — Допрыгался.
— Дотрепался! — улыбнулся мне Устинов, протягивая руку. — Ничего, что я к тебе вот так?
— Нормально, — отмахнулся я. — Здорово!
Мы пожали друг другу руки.
— Дело есть, — сообщил Устинов. — Помощь твоя нужна.
— Ну, конечно, — усмехнулся я. спускаясь за ним вниз по лестнице к раздевалке. — Иначе бы ты разве приехал?
— Ладно, не гуди! — ответил Устинов. — Вон, с уроков тебя сняли. Разве плохо?
Кэгэбэшник приехал ко мне на своей «трёшке», которую загнал прямо во двор, где стояла директорский «москвич».
— Поехали! — он открыл мне дверь.
— Сначала объясни, куда? — я упрямо встал возле автомобиля, почему-то совсем не желая ехать куда-то в неизвестность.
— По дороге объясню! — настаивал Устинов. Я вздохнул.
— Ладно, — сдался он. — Нашему одному очень заслуженному и уважаемому сотруднику нужна помощь. И, похоже, помочь сможешь только ты.
— Уже решать стали, что я должен кому-то там помогать? — возмутился я. — Меня спрашивать совсем не стоит?
— Тох, — Денис облокотился на крышу в мою сторону. — Тох, ну выручи, а? Мужик помирает. Неплохой мужик… Ветеран.
Я махнул рукой и сел.
— Понимаешь, Тох, — рассказал Устинов по дороге. — Меня начальник попросил. Зотов, помнишь? Вот, попросил чисто по-человечески, помоги, мол, попроси… Мол, хана мужику. Только на тебя надежда.
Я вполуха слушал его объяснения. Всё вроде нормально, и аура у него светла, видно, что не врёт. Но какой-то мелкий червячок сомнения меня упрямо грыз всю дорогу.
Где-то в центре города Устинов свернул во двор, запарковался у подъезда.
— Пошли? — он вопросительно взглянул на меня.
— Ну, пошли, — обреченно буркнул я. Идти почему-то совсем не хотелось. Тем не менее, я взял дипломат и шагнул за Устиновым в подъезд.
Квартира располагалась на первом этаже. Устинов нажал кнопку звонка. Дверь открыла женщина лет 40—45, высокая, статная шатенка в непривычно выглядящим, без единой складочки, атласном черном с золотыми драконами длинном халате. Она внимательно, словно рентгеном просветила, осмотрела нас, то ли покровительственно, то ли презрительно свысока кивнула, будто делая одолжение:
— Ладно, проходите, разувайтесь. Вот гостевые тапочки. Меня зовут Софья Павловна. Я буду в столовой. Вас ждут в зале.
— И не наступайте на паркет в грязной обуви, переобувайтесь на коврике! — окрысилась она на меня, увидев, как я сошел с придверного коврика в туфлях.
Я переобулся, повесил куртку на крючок. Прихожая поражала своими размерами — эдакий квадрат 4 на 5, а то и на 6. Деревянный трехстворчатый шкаф ручной работы со всякими узорами-позументами прямо-таки дышал древностью. Но не затхлой, а отполированной годами старой красотой, словно свидетельствуя, мол, «сейчас таких не делают, а если и захотят, ничего не получится!».
— Руки мыть сюда, — дама показала на дверь в ванную. — Гостевое полотенце слева!
Устинов послушно шагнул в ванную, я подождал его, зашел сам. Ванная оказалась тоже непривычно большой. В ней, кроме самой ванны, был установлен душ, которого я до этого нигде в квартирах не видел, заграничная стиральная машин, раковина, шкаф. И еще оставалось место, где можно было порезвиться, как говорил мой друг Мишаня. Да и плитка на стенах и потолке была явно не нашего производства.
Буржуйское гнездо какое-то, а не квартира!
— Сюда! — сразу после мытья рук дама пригласила нас в комнату.
Я вошел первым, Устинов за мной следом.
Стоило нам войти в комнату, как сразу раздался грозный рык:
— Куда прёшь? На ковёр в тапках не наступайте! Босиком идите! Носки чистые?
От неожиданности я отступил назад, врезался спиной в кэгэбэшника, и чуть не упал. Хорошо Устинов помог, поддержал руками за бока.
На здоровенном дубовом диване явно не фабричной работы сидел здоровенный старик в пижаме с укутанными клетчатым пледом ногами. Раньше, в молодости он, видимо, был силён, крепок, косая сажень в плечах, подковы гнул и всё такое. Только сейчас он весь усох. Пижама на широких плечах болталась как на вешалке. Только неправдоподобно ярко голубые глаза из впавших глазниц смотрели на нас пронзительно и колко.
— Здравствуйте! — поздоровался Устинов. Я промолчал, огорошенный таким приёмом. Старик перевел взгляд на меня. С минуту, может, две мы играли в гляделки.