— Долгонько идёте! Мы туточки уже третий фартучек с дерева снимаем, а вы ток очухались, — укорила Галина Митрофановна.
— Сами снимаете? — подивился Сытин.
Часть 2.7.
Андрей оглядел тополь. Дерево перед их домом старое, кустистое. Нижние ветки на уровне двух метров от земли, а верхние вровень с крышей. Вряд ли бабульки подпрыгнут так высоко.
— Да, блин, точно, сами залазим на дерево-то! — ехидничала Галина Митрофановна.
По всему видно, что она тут за главную среди местных старух. Почему-то Сытину казалось, что Киселёв должен жить на втором этаже. Авдотье Тимофеевне, наконец, удалось вставить свои «пять копеек»:
— Ванька с третьего подъезда лазит. Он в клуб ходит, они тама по верхам лазят. Как его, льпинист, что ли. Ему за радость на дерево забраться. Он и скидывает фартук-та.
— А кто обнаруживает фартуки?
— Да по-всякому: то дворник Самсоныч, то Ванька тот самый. А в первый-то день сам Пал Акимыч и углядел. Вон, тополёк-то макушкой в самые его окошки стучится. И фартучек, аккурат, супротив ихней квартиры висел, — информировала Авдотья Тимофеевна.
Сытин задрал голову вверх. Хм, высоковато. Чтобы забраться наверх, немало сил и уменья нужно приложить. Хулиган явно молодой и натренированный, может, тот же Ванька и вешает? Ночью вешает, утром снимает. Зачем ему это?
— Про Ваньку расскажите, пожалуйста, — вежливо попросил опер.
Авдотья было раскрыла рот, но поперхнулась. Её, на вдохе, перебила Галина:
— Неча рассказывать. Пацан сопливый ещё! В школу ходит, и в секцию спортивную ходит. Помогает нам. В магАзин там сбегать, или в аптеку. Хороший парень! Неча к нему цыпляться!
Ванька Матросов дальний родственник Галины Митрофановны. Сдать его полиции бабка позволит лишь через свой труп. Мальчик, и правда, хороший, положительный. А вот с подругой Галина позже разберётся. Болтун, как известно, находка для шпиона!
— Просто я узнать хотел, на каком, примерно, расстоянии от окон висит фартук, чем прикреплён, ну и прочие подробности, — оправдывался Сытин.
Галина Митрофановна смягчилась:
— Так нет же его! Занятия щас в школе идут. Раньше двух часов пополудни он и не вернётся.
Ладно, нужно хоть что-то выведать у старух. Не сиди здесь Галина Митрофановна, Андрей давно бы уже был в курсе всего, что происходит в окрестностях их квартала.
— Не догадываетесь, почему Киселёву вешают окровавленный фартук? — спросил он.
— А чё ж догадываться, про дочку его убиенную напоминают, — скрестив руки на обвислой груди, заявила Галина Митрофановна.
— Зачем?
Часть 2.8.
Галина посмотрела на следователя, как на идиота. Вот, туполобые дубы служат в полиции! Она вздохнула, многозначительно посмотрела на подругу, передавая ей право рассказать. Та с радостью, что ей разрешили «разлепить уста», захлёбываясь от удовольствия, затараторила:
— Вредный старикашка энтот Пал Акимыч (сама-то ровесница ему!). Всех достал. Жалобщик исчо тот! Нет, чтобы в конторы какие жалобы строчить на коммунальщиков, ремонт давно должны сделать, а не чешутся! А он со всеми соседями в контрах! Бумажку какую в подъезде, фантик там от конфетки, углядит, и давай пилить всех подряд. Намусорили-де. Бутылку пустую при нём не кинь! Мы тож за чистоту во дворах радеем, но чё ж неделями-то по одному поводу ныть? Подобрал бы фантик — и вся недолга! Так Киселёв энтот всех детишек здешних замордовал. Бегать не моги! Кричать не моги! Они ж детки! Им что, сидеть на одном месте? Алкашей лучше бы гонял! А он детишек гнобит…
— Кошечек и собачек обижает, пинает, покормить возля подъезда не даёть, — поняв, что речь идёт о противном соседе, кости которого бабульки перемывают каждый день, вклинилась Мария Ксенофонтовна, — Воняет, грит, от них. Сам-та исчо вонючей, козёл душной!
Эта бабка, судя по тщедушности и сухости, самая древняя среди них. Лет ей, навскидку, никак не меньше девяноста.
— Ну, хорошо, понятно, что здесь Киселёва не уважают…
— Терпеть мы его не могём! — перебила следователя Галина Митрофановна.
— Почему именно таким способом кто-то даёт ему понять, что… Ну, почему, именно, про дочку напоминают?
— Дак, эт ж его самое больное место! Он же непробиваемый, толстокожий! Ему уж сколько говорили, чтоб не доставал всех! А ему хоть бы хны. Вот, посля того, как фартучек-то в крови подвесили, так и присмирел, — злорадствовала Галина.