Ленка, со своей дьявольской интуицией, алгоритм математика вычислила через две недели. Поделилась с одноклассниками открытием, и теперь каждый с точностью до девяноста процентов знал, в какой день и на каком уроке будет призван, хоть и не избран. Ну, и соответственно, число званных в Ленкином классе теперь практически было тождественно числу избранных.
— Что, неужели никто не доказал? Даже ты, Веденеев?
— Не-а, Моисей Семенович, честно не врубился. Что-то вы на этот раз круто завернули…
— Ну, ладно, иди к доске, вместе разберемся… Чего тебе, Лемешева? Выйти? Иди, только быстро…
— Я доказала, Моисей Семенович, все сошлось.
— Так… Веденеев посиди пока, иди Лемешева к доске.
Ленка исписала всю доску от края до края, при этом ни разу не заглянула в тетрадку. Однажды найдя решение, она могла воспроизвести его в любое время суток.
Математик, подражая Славке Цветаеву, с полминуты массировал свой затылок. Дело в том, что Ленка пришла к ответу другим путем, в тихую слободку, через бухту Находка, но, тем не менее, решение она нашла… Математик понял, что более короткий выход из заданного им лабиринта Ленка не обнаружила, только потому, что не выучила новую теорему.
— Так, ладно, а теперь правило.
— Я не выучила, Моисей Семенович.
— Ну, что ж, тогда четыре. Садись на место.
Естественно, на следующий же день, вызывая Лемешеву уже в соответствие со своим алгоритмом, математик потребовал от нее знания теории.
— Я не выучила, Моисей Семенович.
— Тогда два!
***
Илона Бектемировна, будучи истинным гуманитарием, никаких алгоритмов не признавала и всегда вызывала учеников к доске в порядке личного вдохновения. На ее уроках щит, разработанный хитрой Лемешевой от внезапных учительских атак, само собой, не работал. Но это обстоятельство и не имело принципиального значения, так как мало кто отваживался приходить на уроки Илоны Бектемировны, не подготовившись…
Никто, кроме Ленки.
В этот роковой день, ее новая соседка Оноргуль рассказывала Лемешевой что-то особенно интересное, и, спеша довести нить повествования до финала, заняла всю перемену. Обычно Ленка успевала заглянуть в учебник на переменке и прочесть страничку-другую. Затем она, если ее не вызывали к доске первой, дочитывала параграф до конца наперегонки с опросом. И практически всегда была к устным предметам «готова». Но теперь, она только что и успела, раскрыть учебник на нужной странице, в класс вошла Илона и, с порога, даже не открыв журнал, и не поздоровавшись с почтительно приветствующими ее учениками, выкрикнула.
— Лемешева, закрой учебник и иди к доске!
Ленка вышла к доске и мрачно уставилась в пол. Темой урока была жизнь и творчество Радищева, который вовсе не являлся для нее фаворитом среди читаемых авторов. И ни единой строки в чертовом учебнике она прочесть на этот раз тоже не успела. Илона, кажется, приложила ее наконец. Будь это на любом другом уроке, Ленка или выкрутилась бы, или сдалась. Вот велика невидаль двойка! Но она находилась на уроке литературы… А с Илоной Ленка ни на какие компромиссы не шла.
Лемешева подняла взгляд от пола и, смело глядя в глаза непримиримой противнице, принялась пересказывать то, что Илона объясняла классу накануне. Слово в слово. Через несколько минут запнулась на полуслове. Илона Бектемировна, с подозрительным блеском в очах, сдавленным хриплым шепотом приказала ей.
— Продолжай!
Ленка продолжила, уже с явной тревогой наблюдая реакцию литераторши. Илона Бектемировна прошла в конец класса и отвернулась к стене, вероятно в поисках поддержки у классиков, чьи портреты украшали стену от пола до потолка. Видимо, нужной поддержки, она у них на этот раз не обрела. Когда Ленка завершила свое выступление, Илона Бектемировна все тем же неузнаваемым, не своим, сдавленным голосом вымолвила.
— Садись, пять. Андреева, к доске, читай вслух «Гобсека». Рахматуллаев следит за дисциплиной в классе.
Сказала и пронеслась к двери, пряча покрасневшие глаза и растирая обеими ладонями по лицу невидимые миру слезы.