В классе повисла мертвая тишина.
— Да что я сделала то? — выкрикнула Ленка, тоже со слезами в голосе.
Отозвался Серега Неверов.
— Вот уж точно не ты! Не ты, Лемешева, вовсе не ты, а все мы, весь наш край идиотов непаханый… Это мы все и есть — то самое чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй!
***
Илона Бектемировна в поисках тихой пристани, где она могла бы унять внезапно подкатившую истерику, дернула было дверь в музыкалку, но дверь не поддалась. Заперто! Зато распахнулась соседняя, с застекленной табличкой, извещавшей каллиграфически выведенными золотыми буквами по оливковому полю всех, кто удосужился выучить алфавит, что за дверью с табличкой обитает…
«Руфина Тимофеевна Рябинина»
— Илона! — вскрикнула завуч, схватила литераторшу за руку и быстро затащила к себе в кабинет.
— Кто? Говори немедля! Кто посмел?
— О-о-х, да никто! Это я сама, истеричка ненормальная! Я сама виновата, Руфина Тимофеевна, — уже не подавляя рыданий, еле выговорила литераторша.
— Так, ладно, я запру дверь, а ты присядь-ка в уголок. Сейчас я тебе…
Руфина распахнула дверцу шкафчика, притулившегося у входа за какой-то надобностью, и достала с полки мерцавшую янтарным отблеском скляницу с загадочной жидкостью. Затем она накапала из скляницы в стакан сорок капель чего-то и долила сей декокт водой из графина.
— Пей немедленно.
Илона Бектемировна, в изнеможении опустившаяся на диван, приняла стакан и осведомилась.
— Чем травите?
— Пей, говорено!
Илона засмеялась сквозь слезы, одним глотком выпила белесую жидкость и, содрогнувшись, просипела.
— Господи! Что это за дрянь!
Руфина Тимофеевна посмеялась и, затаив лукавую улыбку в оливковых кошачьих глазах, ответила.
— Фирменный учительский коктейль ВКП(б).
— И название подходящее, — приложив к губам ладонь, ответила Илона, и опять содрогнулась.
— Валерьянка, корвалол, пустырник, боярышник, в равных пропорциях… Смешать, но не взбалтывать. А теперь излагай…
— Дайте хоть водички еще что ли? Послевкусие отбить.
— Пей, пей… Хлебай, какие твои годы. Мы все в свое время нахлебались, каждому перепадало…
Илона выпила воды, сколько смогла, и начала свою скорбную повесть.
— К каждому уроку, к каждому! Из мемуаров современников, из критических статей, из литературоведческих трудов, из всего, что можно достать помимо спецхрана, я отбираю материал. К каждому уроку! И хоть бы раз! Хоть один-единственный разочек, хоть кто-нибудь просто упомянул бы это в своем ответе! Хоть одно слово! Нет, чешут по учебнику! Все! По учебнику! Да разве можно эту дрянь назвать учебником!!! Как только можно литературу, Русскую Литературу, по этой мерзостной книжонке изучать?
Илона схватила с полки у дивана учебник, Руфина Тимофеевна тоже по специализации являлась учителем русского языка и литературы, и учебников в ее кабинете был полный набор.
— Вот по этой…макулатуре, Руфина Тимофеевна, а? — учебник пролетел через всю комнату и врезался в стену под самым потолком.
— Тише, тише, не бушуй так. А то… из учительской кто-нибудь нагрянет.
— Как жить дальше?
— Что же у тебя все-таки произошло?
— Эта… анархистка! Эта нелюдь зеленоглазая… Оторва! Элементаль, черт, слова не подберу…
— Ясно, Лемешева… Что на этот раз?
— Не выучила урок…
— Ну, не знаю, стоила ли такая мелочь твоих хрустальных слез?
— Да вы дослушайте! Вышла к доске… и начала. Она все рассказала, Руфина Тимофеевна. Все мое объяснение, хоть по конспекту к уроку сверяй. Слово в слово!— выкрикнула Илона, и снова всхлипнула, — Она все запомнила! Она, вы только подумайте, именно она, меня, как оказалось, слышит. Она одна меня услышала!
— Ну, это преувеличение, Илонушка, радость моя. Они все тебя слышат. Все! Просто у Ленки память уникальная. Вон Ираида утверждает, что это у Лемешевой генетическое.
— Все слышат? — поразилась Илона Бектемировна, — Правда что-ли? А что же они тогда все молчат!!!