Глава 14. Тополя цветут
Глава 14. Тополя цветут
Тем вечером, накануне контрольной по географии, Ленка загостилась у Ахмедзяновых. Сначала они до одури готовились к контрольной. Потом, непринужденно устроились на полу и перебирали увесистую пачку старых, еще со времен Дома детского творчества, Эльмиркиных рисунков. Ленка надолго замерла над одним из них.
— Интерьер нарисовать задали, перспективу проходили, — пояснила Эля подруге, недоумевая, чем именно ее так заинтересовал скромный альбомный листок.
Цветными карандашами в технике короткого, искрящего штриха, юная художница изобразила окно в своей комнате с распахнутой створкой прямо в звенящий летней зеленью двор. Солнечные блики от стекла играли на потолке, и взлетал, раздуваемый ветром легкий тюль. На столе у окна — лист бумаги и рассыпанные цветные карандаши. Да еще алый, как цветок мака мяч лежал на полу. То ли младшая Элькина сестренка забросила его в комнату, чтобы привлечь к себе внимание, то ли он сам влетел в распахнутую створку, и именно потому вспорхнул край легкой, как паутинка занавески.
Но тогда внимание художницы хотел привлечь кто-то еще? И находился этот кто-то за пределами интерьера, под заветным окном?
— Ты вообще, хоть понимаешь, Элька, что ты просто-напросто нормальный гений?
Эльмира в ответ своим неповторимым жестом прижала ладони к заалевшим щекам и с укоризной сказала.
— Ну, что ты несешь!
— Я бы, будь моя воля, заточила тебя в хрустальный дворец. Да тебя на улицу без охраны, просто отпускать нельзя!
Эльмирка хохотала, запрокинув голову, и искрились от смеха ее темно-карие глаза характерного восточного рисунка, как у пэри из сказок Шейхерезады.
— И никогда не прощу тебе, что ты отрезала свою косу! Только раз в жизни еще встречала я такую, у моей любимой тетки! Просто канат корабельный! Ты вандал, Ахмедзянова!
— А ты знаешь, когда я несла ее домой из парикмахерской, у меня даже рука затекла. А представь такую тяжесть на голове?
— К сожалению, не представляю, — и Ленка двумя пальчиками, ухватив свою золотистую косичку, наглядно продемонстрировала подруге разницу.
Эльмира слегка шевельнула изящными, будто шелковой кистью выписанными бровями и мягко улыбнулась. Рисунок бровей так гармонично вторил разрезу ее восточных глаз.
— У тебя вполне приличная коса, просто волосы легкие и пушистые. И на солнышке золотятся искорками. Я вот пыталась написать, никак не подберу цвет на палитре. А ты бы тоже постриглась? Мне кажется тебе пойдет.
— Ага, щас! Меня тогда моя бабушка мигом познакомит с хворостиной!
— Моя со мной три месяца не разговаривала, — призналась Эльмирка, — Недавно только сменила гнев на милость. Процедит два-три словечка. «Иди есть…" Или,«помой посуду…" По имени до сих пор не называет. Уж лучше бы хворостиной…
— Так тебе и надо! Чувства бабушек надо беречь!
Девчонки сумерничали, болтая о том, о сем, и как-то не заметили, что младшая Элькина сестренка, давно уже не мешает им и не егозит под руками, а спит на коврике крепким сном, уткнувшись носом в своего пушистого розового зайца.
Тихонько прошла в комнату мама девочек, с заметным усилием подняла с пола младшую дочку, и сонная малышка обхватила шею матери тоненькими ручонками. Мать нежно поцеловала младшенькую в пушистую макушку и шепотом сказала Ленке.
— Я позвонила твоим родителям, предупредила, что заночуешь у нас. Фирузку заберу в нашу комнату, располагайтесь. Отдыхайте…
Утром, после раннего завтрака, который строгая Элькина бабушка настоятельно рекомендовала съесть до последней крошки, девчонки стремглав летели на остановку автобуса. Они примчались как раз вовремя. Полупустой автобус затормозил прямо перед ними. Ленка взлетела по ступенькам, обнаружила, что места для пассажиров с детьми пустуют и, довольная, уселась к окошку. За местами для пассажиров с детьми, тоже у окна, сидел некто с газетой«Труд». И сей «Труд» полностью скрывал от входивших пассажиров таинственную личность любителя почитать газету в автобусе.