Директор долго пытался взять себя в руки и вернуть привычный ритм своему дыханию. Наконец, спортивная молодость дала себя знать, он задышал ровно, и принялся визировать накопившиеся бумаги. Халима всегда вываливала их скопом на его стол.
— Что, правда, что ли из КГБ вам звонили?
— Халима! Ты в уме или нет! Вот будто Конторе есть дело до этой колоды!
— Ну что вы горячитесь, Рахим Ахмедович, вам это вредно!
— Иди куда-нибудь, Халима, не мешай мне работать.
— Сейчас пойду, только ответьте сначала, первый секретарь точно за нее ходатайствовал?
— Нет, просто сказал, что знает, куда ее пристроить, а уволить ее мне формально не за что… Профсоюз не позволит…
— Бедные ЗК.
— Ее не хочешь пожалеть?
— Нет, что-то не очень… А вот что бы я хотела, так это посмотреть, как она им свою сагу о влюбленном гермафродите поведает…
— Что!!!
— Вы бы это слышали…
— Быть такого не могло! Тебя кто-то разыграл!
— Ага, как же. Вы забыли, что я в ее лаборантской на полставки пробирки мою?
— Поклянись, что не врешь!
— Эх, Рахим Ахмедович…
— Халима? Скажи, что пошутила, прошу тебя как дочь…
— Видели бы вы, что с Ленкой Лемешевой это бессмертное сказание сделало…
— Нет, хорошо, что не видел, боюсь даже представить.
— Я никогда не предполагала, что в такой худышке может поместиться столько смеха… Хохотала до икоты. Химичка орет на нее, дескать, не срывай мне урок! Ты людям мешаешь! Я ведь объясняю, дело! А вдруг кто-то из них гермафродит и стесняется признаться! А просто надо сходить к хирургу…
— Прекрати, Халима! Прекрати, пока жива!!!
— Я вам еще и десятой доли не рассказала… Эх, вы… А еще спортсмен… в прошлом… И нечего в меня подстаканниками швыряться… Все равно нарочно промахиваетесь как всегда! Вам Берзия сто лет назад уже сказала, где место этому пугалу.
— Уйди, скройся с глаз, пока не убил!!!
Димка пришел в школу с опозданием. Нарочно опоздал. Стоял в закуточке у скульптурной мастерской, которую предусмотрительный директор велел построить подальше от учебных и спальных корпусов.
— Знаю я вас, родены! Горелки, сварочные аппараты, муфельные печи… Обязательно взорвете что-нибудь.
Димка стоял в этом глухом, потаенном месте, которое не просматривалось ни из одного окна. Он смолил сигареты, прикуривая одну от другой, и не чувствовал ни запаха дыма, ни вкуса табака. Он просто стоял здесь и ждал, когда звонок разгонит по классам детвору и ему можно будет пройти к Рахиму, чтобы забрать документы. Неполное среднее у него есть, не пропадет. Он собирался забирать документы за неделю до конца учебного года. Забрать свои документы из школы, в стенах которой провел почти семь счастливейших лет. Отличник, предполагаемый медалист, и дипломная работа почти завершена… Какое это теперь могло иметь значение! Он все забыл, все. Все формулы, все правила, все имена и даты. Как будто ничему и никогда не учился.
Врач в поликлинике посоветовал ему взять академический отпуск на год. Что-то чекотал про шок и чрезвычайность обстоятельств. Можно подумать, за год он это забудет… За тысячу лет не забудет. Не забыть… Никогда не забыть, не изгладить из памяти, как он, щадя Ромкину маму, не подпускал ее к городским моргам. Сколько их оказывается в городе! Сначала ему показывали только одежду. Ни в одном из городских моргов ни Ромкиной ковбойки, ни джинсов не обнаружилось. Тогда они еще надеялись… Еще надеялись.
Но Ромка по-прежнему не давал о себе знать. А когда Димка уже один отправился искать друга по областным и районным центрам, там с ним не церемонились, посылали прямо по адресу! «Никаких подростков не поступало, проваливай».
Он каждый раз уходил с робкой надеждой. Уходил…
Это желтое здание в углу заросшего абрикосовыми деревьями больничного сада, от которого его не прогнали, он будет помнить всегда. До конца своих дней. Хмурый санитар выслушал его просьбу, спросил, исполнилось ли ему уже восемнадцать, и провел… Прямо туда, в Дантов ад… Мимо Ромки он прошел четыре раза… Говорил же, подросток, семнадцать лет… А этот кто-то несчастный сплошь седой…
Димка отшвырнул окурок. Сигареты кончились, звонок кажется был… Во всяком случае, наступила тишина и в школьном дворе и в классах с распахнутыми настежь окнами…
— Пойдем-ка, парень, усто Халил тебя увидел, мне сказал, где ты сховался, пойдем…
Большая, теплая ладонь опустилась на плечо Димки.
— Иван Северьянович, я за документами…
— Это ты потом, Рахим сейчас делом наконец занялся… Дубину эту стоеросовую увольняет… А ты пока у нас пересидишь, — почему-то виновато басил Иван Северьянович, уводя в сторону светло-серые глаза.
— У кого, у вас? — изумился Димка.
— Чего словами-то сорить? Пойдем, сам увидишь…