— Так что ты думаешь? — с зажмуренными глазами, смывая с лица мыльную пену под рукомойником, спросила Лемешева у Марьям.
— Он же запретил только каблуки, — ответила та, и промокнула свое уже умытое лицо белым льняным полотенцем.
Эльмирка вспомнила, что это Лемешева приучила всех девчонок в классе пользоваться именно льняными полотенцами для лица. Где-то она что-то такое вычитала, что лен исключительно полезен для кожи, особенно молодой. С ее читательским авторитетом спорить не брался никто. Да, пожалуй, с Лемешевой в палатке она легко уживется. Ну, а Марьям в два счета справится со стихийным эгоизмом Подберезкиной.
— Так, что? Наденем кеды и вперед? — уточнила Ленка у своей соседки, теперь уже она легкими касаниями полотенца вытирала влагу с лица.
Свет был такой чарующе белый и так отчетливо прорисовывал картинку у рукомойников, что Эльмирка сразу же поняла — вот тема ее выпускной композиции на следующий год.
— Ну! — решительно подвела итог какой-то дискуссии Марьям. — Кишата ждут!
— А если опять нарвемся? Его будто черти на наш след наводят!
— Нет, он же на сборы уехал. Первым автобусом, в шесть пятнадцать!
Ленка кивнула подошедшей Эльмире.
— Ты-то чего не спишь? До подъема еще полчаса.
Марьям тоже вопросительно всмотрелась в ее лицо.
— А вы?
— А нам наряд вне очереди вчера влепил этот окаянный физрук! — выпалила Ленка. — Специалист молодой, тень ему на плетень! Авторитетом давит! Ноги переломать грозился!
Марьям засмеялась и Эльмира невольно залюбовалась ею.
— Чем вы ему не угодили?
— Слишком спортивными оказались, — подключилась к вышучиванию молодого специалиста Марьям. — Раззавидовался, конкурентов не терпит!
Теперь хохотала уже Ленка, а Эльмира с улыбкой любовалась ею и окончательно определилась с композицией. В общем, девчонки спелись, поняла она, но решила не отказываться от своей попытки уговорить Марьям на переезд. Потому что оставаться под одним, хотя бы и брезентовым, кровом с предательницей — она не станет!
Ленка повесила полотенце на вешалку над умывальниками и помчалась к своей палатке. Марьям посмотрела в глаза Эльмирке и спросила.
— Что-то сказать хочешь?
— Да! Ты вчера предлагала…
— Я помню.
— Я согласна.
— Почему передумала?
— Предательница она…
— Это Нинка-то? Ты точно знаешь?
— Я только ей одной об этом сказала…
— И где ты ей об этом одной сказала?
— В палатке, где ж еще?
— Ясно… Оглянись-ка, — Марьям кивнула, указывая на кого-то или что-то в палаточном лагере, террасой ниже.
Эльмирка оглянулась. Вдоль палаток кралась серой тенью, согнувшись в три погибели, Пантелеева. У каждой палатки она останавливалась и замирала, прислушиваясь к чему-то. Когда толстушка добралась до палаток воспитателей, Эльмирку озарило. Так это же… Ни в чем перед ней Нинка не провинилась! И вот почему она так поспешно выключила вчера фонарик! Эльмирка заподозрила подругу в такой низости! А как та могла оправдаться, если она ее не обвиняла, просто молча ненавидела… Что же касается кокетства с физруком, то не ей Нинку осуждать…
— Эй, Пантелей! Вали оттуда резво! — крикнула на всю дубраву Марьям. — Навешаю тебе горячих, еще раз увижу! Я тебе не Ленка, словами отделываться. Получишь на весь фейс тейблом!!!
Эльмирка засмеялась радостно и счастливо, наблюдая, как порскнула, пригибаясь на ходу, от палатки воспитателей пухленькая доносчица Пантелеева.
— Ну, что? — спросила Марьям. — Будем меняться?
— Нет, пожалуй, не стоит…
— А на Пантелееву плюнь и разотри. Она еще и врет постоянно, врет всем, всегда и во всем. Так что ей никто не верит… Никто, даже кишата.
***
— Я твои кеды захватила, переобувайся бегом!
Марьям переобулась и повесила босоножки на сучок на дереве.
— Надеюсь, хоть сегодня мы на дискотеку попадем? Напомни мне, где я их сбросила.
— Ты с нами? — обратилась Лемешева к Эльмире.
— Нет уж, — засмеялась та. — Скачите без меня, спортсменки-комсомолки.
— И ты, брут!
Эльмирка пошла в свою палатку, но голоса девчонок, скачущих по своей любимой тропинке от террасы к террасе, некоторое время еще доносились до нее.
А через некоторое время стали доносится еще и до Эльмира Мурадовича.
Эльмир раздосадовано плюнул на тропинку, ругнулся сквозь зубы, и поставил свою дорожную сумку под боярышниковый цветущий куст. Жаль, что не терновый! Парень безжалостно выломал длинную ветвь, осыпая свой дорожный костюм мелкими круглыми лепесточками, как конфетти. Он дождется их обеих здесь. На этой солнечной поляночке, сплошь покрытой кустиками тимьяна. И на автобус еще успеет… Делов-то! Физрук глянул на часы с секундной стрелкой, машинально засек время. Голоса девчонок приближались. В хорошем темпе идут, гадючки мелкие! Пожалуй, на спуске они даже его бы обогнали.
— Вот видишь! — звонкой малиновкой разливалась под дубовыми кронами Лемешева. — Я вчера четко засекла, он перескакивал с края на край и упирался пятками!
— Ну, да, так гораздо быстрее!
— И безопаснее, по краям трава, она из-под ног не катится, как пыль. Не поскользнешься!
— Ага! В следующий раз, чур я впереди!
— Слушай, а он точно уехал, а то что-то здесь сильно его парфюмом несет!
Верное чутье предупредило Лемешеву, и потому от первого же хлесткого секущего удара по резвым ноженькам она увернулась.
— Ой! Эльмир, дай бог памяти как вас там по батюшке, мы вас здесь не ожидали! — закричала Ленка, и отскочила еще раз, уже с хохотом.
Физрук на время решил оставить ее резвые ноженьки в покое и встретил Марьям.
— В следующий раз, гадючка! В следующий раз будешь скакать по асфальту в школе! Я вам устрою практику, поганки!!!
Марьям тоже увернулась, и физрук потерял над собой власть. Он носился по благоухающей тимьяном полянке, разгоняя вслед за солнечными лучами, косо провисшими сквозь густые кроны, расползающиеся по низинкам остатки тумана. Носился с цветущей, сыплющей снег круглых лепестков боярышниковой, жаль, что не терновой веткой, и ни одну, ни другую ни разу не достал! Девчонки хохотали и скакали по тимьяну взапуски. Физрук в азарте погони не видел ничего, кроме мелькающих загорелых девчачьих ног и своей вхолостую хлещущей измочаленной ветки.
— Ты чем это тут занят, боец? — раздался удивленный голос у бойца за спиной.
Эльмир обернулся и встретился взглядом с изумленным взором начальника летнего лагеря.
— Семен Ефимович! Я вас больше даже на пять минут замещать не стану! Знал бы, какое это счастье, еще вчера бы отказался! Вот вы здесь, вы и решайте, а я пас!
— Семен Ефимович! Мы больше не будем! — хор раскаяния звучал так искренне и дружно, что бедный физрук не поверил себе.
— Не врите, еще как будете! Только еще совесть вас бессонницей угостит! — не поверил не себе, а девчонкам опытный педагог. — Так что не врите ни себе, ни людям.
— Не будем!
— Опять врете?
Эльмир отдышался и принялся за отчетный доклад, прибывшему, наконец, начальнику практики.
— Я больше чем уверен, это Лемешева все затеяла! Два дня подряд! Скачут и скачут! Скачут и скачут!
— Ну да, они у Лидии Алексеевны первые прыгуньи-бегуньи. Что ты всполошился, боец? Нормальные спортивные девчонки…
— А вы знаете, какие бывают переломы? — спросил несчастный физрук у опытного педагога.
— Мы знаем! — дружно отозвались девчонки. — Вы нас вчера просветили!
Физрук всплеснул руками и насмешил начальника.
— И потом, почему все всегда все валят на Лемешеву? — возмутилась Марьям, — Мы обе хороши!
Семен Ефимович лукаво-насмешливо подмигнул своему оторопевшему молодому коллеге.
— Что скажешь, боец, права Кадырова? Ведь и правда, обе хороши?
— Марш обе отсюда! — рявкнул молодой боец педагогического фронта, явно отрабатывая командный голос. — На зарядку к кишатам!
— Так мы к ним и шли!
— Чтоб я вас через полсекунды не видел!!!
Девчонки легконогими ланями унеслись с цветущей полянки, а физрук прямо и открыто посмотрел в глаза своему старшему коллеге.
— Если вы думаете, что я когда-нибудь позволил бы себе хоть взглядом… У меня у самого сестренки их возраста. Убью любого!
Семен Ефимович приобнял парня за плечо, мягким дружеским жестом.
— О чем, ты, сынок? Я тебя знаю, и деда твоего помню. Да ты, в курсе, наверное. Я так о тебе никогда бы не подумал. И в мыслях не держал.
Физрук перевел дух. И вновь, припомнив свои утренние и вчерашние вечерние молитвы, вскипел.
— Я ведь их в первый раз по-хорошему предупредил! И второй раз только словами! А они опять… Ну, и где терпенья набраться?
— Наберешься еще, какие твои годы…