***
Во дворе под чинарами у фонтанчика с питьевой водой директор распорядился поставить скамейки. Он надеялся, что его драгоценные ученики будут собираться там и вести умные беседы, как в роще Академа в Афинах. Директору эта идея про рощу пришла в голову после того, как он начитался «Словаря античности», подаренного ему греческой диаспорой Самарканда.
На школьной линейке первого сентября Рахим Ахмедович, потрясая увесистым античным словарем, рассказал ученикам про героя Академа, его подвиги, рощу и Платона, и призвал всех собираться на переменках под чинарами у фонтанчика и вести академические беседы. Но ученики под чинарами в роще не собирались, и на скамейки не рассаживались. Они предпочитали носиться по двору, как угорелые, насидевшись в классах. А если забегали в рощу «Академа», то только затем, чтобы прильнуть на пару секунд к питьевому фонтанчику, и с криками уносились прочь. И что больше всего огорчало директора, что громче всех кричали и интенсивнее всех носились по двору, обегая рощу, как раз юные сыны Эллады. Что им, в самом деле, за дело до их национального героя Академа! Э? Когда это было!
Может, все дело было в том, что настоящая роща выросла вокруг могилы героя. В роще же, которую директор безуспешно прочил на роль школьной академии, никого еще не похоронили. Пока…
***
Камал редко пользовался своим умением читать по губам. Если невзначай слышал то, что его не касалось, быстро отводил взгляд. В школе об этой его способности, кроме Неверова, вообще никто не знал.
Камал совершенно случайно скользнул взглядом по скамейке у фонтана. Услышать, о чем говорили двое, сидящих на скамейке, со второго этажа было совершенно не реально. Но парень нечаянно прочитал по губам несколько сказанных слов. И этого ему хватило, чтобы сорваться с места и помчаться к этой паре, потеряв над собой власть!
Валерка Баринов пришел в школу сам. Никто его в домах творчества не находил и талантами его не восхищался. Просто жил неподалеку и как-то чисто случайно забрел на школьный двор, а там как раз кишата высыпали со своими этюдничками писать акварелью розы и лозы.
С чего Баринов решил в тот день, что он должен стать художником, никто из его родных так и не понял. Вступительные экзамены по специальности Валерка, неожиданно для себя, провалил. Художник, который вел прием, сказал комиссии.
— Ни одного проблеска таланта. И еще в десятый класс идет! О чем говорить? Программу десятого ему никогда не освоить.
— А что с общеобразовательными? — спросил директор учителей.
— Сочинение написал грамотно, но бесталанно, — пожала плечами Илона.
— А математика?
— Базовый уровень, — отозвался математик, — И по геометрии только теорему выписал. Доказать не смог.
— Странно, — удивился директор, — А в аттестате за восьмой класс одни пятерки.
— Но он же в десятый идет.
— Возьмете, значит? — нахмурился художник. Десятый класс был как раз его, и новый ученик мастера не обрадовал.
— Ну, территориально-то он наш, — побарабанил пальцами по столу директор, — ГорОНО настаивает на большей наполняемости в классах.
— Так в десятом тридцать! Предел для нас.
— А в девятом? — спросил директор завуча.
Руфина Тимофеевна поправила безупречную прическу и вынужденно признала.
— В девятом недобор.
— Так, а если предложить ему пройти повторно обучение в девятом, чтобы он подучился спецпредметам? Откажется, наша совесть чиста.
— Ни в девятом, ни в пятом, ему таланта не обрести, но делайте, что хотите, — сказал художник, в девятом он предметы не вел, и судьба бездаря была ему безразлична.
Баринов согласился пройти повторное обучение в девятом классе ради освоения специальных предметов. Его зачислили. Новичок очень быстро оброс в школе полезными связями. Он для начала завел друзей среди обслуживающего персонала. Вежливый, отзывчивый, охотно носил техничкам воду, помогал сдвигать парты, мыть окна. Нашел себя на уроках химии, еще у Надежды Петровны. Починил сломанный каблук англичанке и выгнал из кабинета немецкого языка прикорнувшую под потолком летучую мышь. Бертина Максимилиановна боялась нетопырей до судорог. А Баринов, оказав ей неоценимую услугу, ничего за это не попросил и даже никому про фобию немки не разболтал. Он долго набивался в помощники к усто Халилу, но тот его в помощники почему-то не принял. И Берзие Ахатовне Валерка тоже почему-то пришелся не по душе.
— Что-то с ним не так… — задумчиво сказала она Халиме, но секретарь директора на этот раз с Берзией Ахатовной не согласилась.
Все остальные воспринимали Валерку как нормального среднего ученика. Но Баринова такое положение не устраивало. Он из кожи вон лез, стараясь обратить на себя внимание и стать душой общества. Поэтому набился в школьную редколлегию. И почему-то остальные ее участники очень быстро оттуда «выбились». Валерка остался единственным редактором.
Когда к праздникам на стенде около учительской появился выпуск школьной стенгазеты, люди ахнули. Нет! В школе битком набитой художниками такой газеты быть по определению никак не могло.
— Снимите это позорище! — выкрикнула Ленка Лемешева. — Мы все-таки школа искусств!
Баринов тогда засмеялся вместе со всеми, и чуть не громче всех, но украдкой все же метнул в сторону Ленки злобный взгляд. В итоге стенгазету стали рисовать по очереди Камал и Наташка Пантелеева, и у них выпуски удавались просто на загляденье, а редактором стал Леха Азаров.
С тех пор, Ленка, сталкиваясь в коридорах с Бариновым, ловила на себе его оценивающие, настороженные взгляды. Но к остальным ее одноклассникам Валерка относился дружелюбно, если не заискивающе. Постарался подружиться с ними на практике. И буквально влез в души к Самойлову, Маринину и Веденееву. Приглашал их к себе домой и всячески льстил. Восхищался их талантом. А потом на просмотрах демонстрировал композиции, бездарно выполненные, но по эскизам мальчишек. И ему ставили тройки из жалости. Но наивные мальчишки подоплеки Бариновской доброты не видели. И частенько обсуждали между собой его проблемы, сочувствовали. Однажды Ленка не выдержала и вмешалась в их разговор.
— Да что вы за него переживаете! Получит в школе корочки, устроится оформителем в клубе или кинотеатре, будет афиши малевать. Мы с Марьям на практике, в кишлаке, одну такую видели «Обнаженная махом!» называется…
Мальчишки тогда заржали, улыбнулась и Марьям, а Юрий Иванович неожиданно оторвался от холста Нинки Подберезкиной, которую учил писать по подмалевку уже «пастозно», и заинтересованно спросил.
— И что же это было за кино?
— «Обнаженная маха», — виновато пояснила Ленка, которая не заметила за холстами на подрамниках, что препод вернулся в класс после перекура.
Юрий Иванович хохотал долго и со вкусом и «завел» весь класс. Дольше всех смеялась Подберезкина, и, конечно, завершила свое хихиканье своим коронным кукольным «Ой!»
— Ты мне это прекрати немедля! — рявкнул художник, который почему-то совершенно не переносил пискливого ойканья Нинки.