Я даже не обернулся. Просто вошел во двор, чувствуя, как напряженно смотрит мне в спину сосед. Леха такой моей реакции явно не ожидал, но смолчал. Ну, в курсе этот Семен, ну и в курсе, подумаешь? С этой Аней я встречаться изначально не планировал. Девушка, безусловно, была симпатичная, даже красивая. Но мне с ней было почему-то неинтересно.
Я вывалил рыбу в ведро с водой, противогазную сумку со смотанной леской и прочими рыболовными снастями-причиндалами повесил на гвоздь, зашел в дом.
На кухне вкусно пахло блинами.
— Мамка спит! — громким шепотом сообщила бабушка, наливая очередную порцию теста на сковородку. — Не шуми! Мой руки, садись за стол, завтракай!
— А я уже проснулась! — в дверях, зевая, показалась maman в пестром халатике. — И тоже хочу завтракать!
Она сразу уселась вместе со мной за стол, ухватила с тарелки блинчик, мазнула его в блюдце с вареньем и сунула в рот.
— Ммм, вкуснотища!
— А руки кто мыть будет? — деланно грозно отозвалась баба Нюша.
— Ну, мам!.. — озорно заканючила maman, глядя на меня. Я прыснул. Вслед за мной засмеялась и баба Нюша. Она выключила газ, сняла сковородку с плиты, ловко швырнула с неё готовый блин на тарелку, мазнула куском самодельного сливочного масла. Сковорода отправилась обратно на плиту. Баба Нюша села рядом за стол.
— Как хорошо, что вы приехали, — бабушка положила себе на тарелку пару блинов, придвинула чашку со сметаной. — Да и мне полегче с утра стало. И дышать легче, и суставы не ноют.
— Мам, — сказал я. — Я на речку ходил, рыбы наловил, в ведро переложил. Может, пожаришь? Или на уху?
— Посмотрим! — maman пожала плечами, весело улыбнулась. — Сообразим.
— Ты на речку ходил? — вдруг спросила баба Нюша. — Один?
Я пожал плечами:
— Ну, да, один. А что такого?
— Не надо на речку ходить одному, — попросила бабушка.
— Почему? — поинтересовался я.
Баба Нюша отмахнулась:
— Разное говорят. На той неделе опять мужик утонул. Уже третий за этот месяц.
Она помолчала и мрачно добавила:
— Когда компания идет, никто не тонет. Слухи разные ходят. Говорят, водяной разозлился.
Я отмахнулся, а maman вдруг сразу изменилась в лице, нахмурилась, посмотрела на меня, взяла меня за руку:
— Обещай мне, что не будешь ходить один на речку! Слышишь, обещай!
И тихо сказала:
— Или мы вместе завтра же уедем домой. Я тебя здесь тогда не оставлю.
— Обещаю, мам! — я кивнул и сообщил. — Пойду, подремлю. А то сегодня рано встал.
Я зашел в терраску, закрыл за собой дверь, повернулся и замер. На кровати сидел давешний лохматый человечек в безрукавке и шляпе-колпаке. Тот самый, которого я утром хорошенько приложил кулаком.
Человечек сидел, улыбался, держа в одной руке глиняный кувшинчик, в другой — стаканчик. И тоже глиняный. Видимо, из одного «сервиза».
— Слезь с кровати, — буркнул я, больше, наверное, для того, чтобы что-то сказать, чтобы не показывать своё удивление. — На ней спят, а не сидят. Что надо?
Человечек соскочил с кровати на пол и неожиданно поклонился мне в пояс:
— Виниться я пришел к тебе, Антон! Не думал, что ты хозяев дома врачуешь. Думал, злыдень какой. Уж очень сила чародейская в тебе непонятная: то живая, целительская, а то вдруг мертвая.
От этой тирады я сам присел на кровать и выдавил:
— А ты сам кто?
Человечек выгнулся, выпятил грудь вперед и гордо сообщил:
— Я — хранитель дома. Зовут меня Трифон. Живу тут, почитай, под 50 годков.
— Домовой что ли? — пытаясь скрыть удивление, переспросил я.
— Ну, да! — радостно откликнулся Трифон. — Меня дед твой с Кочаров сюда принес. Как он с бабкой поженились, дом этот отстроили, так и поселил здесь. А раньше я на Кочарах жил.
— Каких Кочарах? — снова спросил я.
— Ну, деревня рядом есть Кочары, где Пал Иваныч, дед твой раньше жил, — разъяснил домовой. — Сейчас она Красный путь прозывается. Её до войны переименовали.
— Ага, — понял я. Действительно, раньше, еще до войны дед жил в соседней деревне Красный путь. Деревня была большая, даже правление колхоза там располагалось. Только после войны она вдруг как-то обезлюдела, колхоз переехал в соседнее, более крупное село Коршево — поближе к автотрассе да к железной дороге. Да и в Красный путь с войны ушедших мужиков едва ли не с четверть вернулись. Сейчас там, как я помнил, всего-то домов пять осталось. Да и в тех одни только старики жили.
— Кваску хочешь? — домовой налил в стаканчик бурой пахучей пузырящейся жидкости, протянул мне. За дверью простучали каблучки — maman куда-то намылилась. Причем, судя по звуку, в туфлях на каблуке. Не иначе, как в гости кому-нибудь. Или в магазин. В деревне магазин служил местом встреч, посиделок, как какой-нибудь клуб. Перед ним местные умельцы даже соорудили стол с лавочками.