Оно разумное. Казалось, Олег слышит дыхание, рёв, скрежет, и, о Боже, обрывки слов. А может и не казалось. Олег зажмурился, а потом тихо взмолился. По щекам снова заструились слёзы. Ванна казалась такой маленькой. Меньше, чем обычно. Он уместился в ней, как шпротина в консервной банке. Тело уже начинало затекать, а холодный металл не спасал от жары и духоты. Становилось тяжело дышать, просто нечем. Открыть бы сейчас дверь, впустить бы воздух.
Олегу хотелось на воздух.
Неизвестно, сколько он провалялся в ванной. Теперь он не издавал ни звука. За дверью было тихо, однако он всем затылком ощущал, что оно никуда не ушло. А уйдёт ли оно? Как проникло в дом? Двери и окна закрыты, конец ноября на дворе. К замкам Олег всегда внимателен: один живёт полжизни, привык замыкаться.
«Хотя, почему эта сущность должна появиться обычным путём, человеческим? Почему оно не могло появиться из-под кровати, из того сраного зеркала или вырасти из упавшего с меня волоса? Хотя, быть может, оно просто является плодом больной фантазии. Фантазии больного, несчастного, одинокого человека. А может, это мои детские кошмары с опозданием дошли до меня сейчас? Необходимо им было изводить меня в детстве, но так как мои юные годы прошли тихо и спокойно, я даже всегда один без света спал, эти образы решили догнать меня и как следует бахнуть прямо по рассудку? Я уверен, что поседел» - думал Олег, свернувшись в три погибели в ванной, которая, казалось, стала ещё меньше. Мысли путались, спотыкались, напоминали больше РЕН ТВ. А с другой стороны, как ещё объяснишь такое?
Глаза закрылись. Так лучше думается. Так мужчина не отвлекался на тусклую лампочку, на заплесневелый потолок, на истрёпанную зубную щётку, на дверь… Мысли его, однако, совсем не расслабляли. «Хрен его знает, лучше думать о щётке или о том, что это за тварь и как от неё избавиться. Хотя нет, лучше, наверно, о щётке...» - скользнула мысль, и Олег провалился в глубины сознания.
Он один во всём мире. Он видит себя со стороны. Он сидит на своей кухне в одиночестве и допивает прям с горла прозрачную едкую жидкость. Морщится. Ему никто не поможет. Олег снова делает глоток. Он один. Перед глазами сменяются картинки, как он сам день за днём, месяц за месяцем сидит на кухне в одиночестве и глотает мерзкую жидкость то в одной прозрачной бутылочке, то в другой.
Олег протягивает сам к себе руку, тянется, будто хочет что-то сказать, но в голове его пусто. Картинки же продолжают сменяться одна другой. Вот уже за окном поменялся сезон года, улицы стоят заснежены, освещённые тусклыми жёлтыми фонарями. Лицо пьющего Олега в лучах улицы выглядело совсем нездоровым, опухшим и уже безжизненным. Однако он продолжал вливать в себя одну, две, три бутылки. Прямо с горла. В одиночестве. Олегу стало страшно, он с силой подался вперёд, и наконец его рука коснулась его самого. Слова дались ему чертовски тяжело. Грудь как будто сжали лапы пришедшего чудовища, и всё, что он мог выпалить, это:
- Пожалуйста, стой!
Олег вздрогнул всем телом, несильно ударившись коленом о ванную. Он распахнул глаза так сильно, что, казалось, был похож на сову. Пошатываясь из-за затёкшего тела, мужчина сел, опираясь на бортики ванны тощими руками. Его била мелкая дрожь, во рту был горький привкус, похожий на вкус палёного, дешёвого алкоголя. Казалось, что и проклятый уксус побывал у него во рту. Олег поморщился, сплюнул. Ужасно хотелось пить. Ему приснился плохой сон. Странно, что он вообще умудрился уснуть в такой ситуации.
Он больше не мог уснуть. Спустя много часов сидения в тишине, не слыша ни хрипов за дверью, ни даже, казалось, собственного дыхания, Олег сдался, как и нервная система его отказалась вывозить этот пиздец. Он в отчаянии заколотил кулаками о стены, покрытые плиткой. Гулкие стуки один за одним разносились по ванной. За стеной должны быть люди, соседи. Судя по расчётам Олега, давно уже должно было наступить утро. Но свет солнца не помог. Вытащит ли его кто-нибудь отсюда? Когда-нибудь?
Олег грозно пыхтел и продолжал колотить по стенкам, хаотично нанося удары то туда, то сюда, то левой рукой, то правой, то вместе. Его худые руки уже покрылись его же кровью, костяшки горели так, будто их опустили в кипящий бульон. И тут он не выдержал. Закричал. Позвал на помощь. И успел он выкрикнуть только пару слов, только сформировал просьбу, тут же послышалось утробное, недовольное, угрожающее рычание. Руки моментально сковало, как лёд сковывает водную гладь где-нибудь в Сибири к концу осени. На плечи опустилась безнадёжность, тянущая к полу, прижимающая Олега обратно к животному страху.