Выбрать главу

– Кое-кому и не нужно видеть Мастера Синанджу, чтобы узнать его технику.

– Ммм, – Смит, казалось, был чем-то поражен.

– Плохие новости? – спросил Римо.

– Да, нет, не то чтобы... – тихо ответил Смит. – Пресс-секретарь Белого дома отправил средствам массовой информации сведения, что выступление Абрахаса было шуткой. Кто-то будто бы даже сознался в этом. Какой-то независимый режиссер или что-то в этом роде.

– Может быть, теперь его имя появится в газетах, – сказал Римо. – А как насчет той скверной сенсации – Пибоди и других убийц? Вы говорили, объединенные нации в полной боевой готовности.

Смит глубоко вздохнул.

– Кажется, этот вопрос тоже решен. На смену убитым лидерам пришли новые террористы. Страны, которые занимались взаимными обвинениями, снова стали сообща работать над проблемой терроризма.

– Все приходит в норму, да?

– Приходит, – пробормотал Смит себе под нос.

– Конечно, это нормально, – сказал Чиун, – Хаос надо поддерживать, чтобы уравновесить порядок. Это нерушимый принцип озен. Добро и зло, инь и янь. Это существовало задолго до мошенника, называющего себя Абрахасом.

– А Цирцея, что с ней? – внезапно спросил Римо.

– Я позабочусь, чтобы ее похоронили. Мы на похоронах присутствовать не сможем.

– А кто сможет? – спросил Римо. – Никто даже не узнал ее настоящего имени.

В комнате повисло тягостное молчание. Наконец Смит сказал:

– Я думаю, похороны будут гражданские.

– Вы хотите сказать, нищенские похороны. Что-то для тех, о ком некому позаботиться.

Со стороны моря послышалось далекое приглушенное жужжание вертолетов.

– За мной прилетит специальный самолет, чтобы доставить меня в Вашингтон, – твердо сказал Смит, закрывая тему похорон.

Его молчание было выразительнее слов. В конце концов, для Цирцеи уже никто ничего сделать не может.

– Думаю, вам двоим нужно как можно быстрее отправиться в Фолкрофт. Яхта, на которую вы меня забрали, сможет довезти вас до Майами?

– Она и до Тринидада может довезти, – сказал Римо, – и на Гаити, и в Пуэрто-Рико, и на Барбадос.

– Не может быть и речи, – огрызнулся Смит.

– У меня рука разбита.

– Об этом мы позаботимся в Фолкрофте, – Смит выключил компьютер.

– Кстати, у меня ваши распечатки насчет ТСС, – сказал Римо.

Смит изумленно посмотрел на него:

– Что вы говорите?

– То, что вы слышите. Это было счастливое время, проведенное с диктатором Абрахасом, помните? Либо я и Чиун попутешествуем по морям, пока моя рука не заживет, либо парни из Государственной службы получат небольшой презент от Харолда Смита.

– Это шантаж! – выкрикнул Смит. – Вы ходите по лезвию, Римо.

– Скажите это в суде, – ответил Римо.

Выйдя из комнаты, Римо дотронулся до руки Чиуна:

– Иди на яхту, папочка, у меня есть еще кое-какое дело.

Старик наморщил лоб.

– Не терзай себя. Некоторые вещи уже не исправишь.

– Знаю, – ответил Римо.

Он прошел в комнату, где лежала Цирцея. Ее тело окоченело. На белоснежном лице выделялся длинный темный шрам.

– Чародейка, – сказал он, нежно поднимая ее.

Через стеклянные двери он вынес ее в сад.

Облака ушли, и ночное небо снова зажглось миллионами звезд.

Римо принес Цирцею в пещеру, туда, где они любили друг друга. Там, под землей, вдыхая запах мха и моря, он вырыл ей могилу.

– Прощай, Цирцея, – он поцеловал ее в холодные губы.

На мгновение показалось, что они снова оживут, теплые и любящие. Но это чувство исчезло, и Римо похоронил ее тело. Он украсил могильный холмик цветными камнями и морскими звездами, найденными на берегу океана. Гордый своей работой, он встал. Эта маленькая могила была памятником женщине без имени, но она была памятником и ему. Однажды, Римо это знал, он тоже станет таким же неопознанным телом. Как и Цирцея, он не владел своей жизнью. Его смерть неизбежно будет так же безымянна, как и ее.

И эти похороны были для них двоих.

Римо медленно вышел из пещеры. У выхода ему что-то послышалось, он обернулся, но вокруг было тихо. Как и надлежало быть у могилы.

Он шел по мягким волнам прибоя, вдоль темного берега, когда этот звук возник снова, тихий, но ясный. Это была музыка ветра и моря, камни отражали ее, и она разносилась далеко, далеко.

Пещера пела, и эта музыка была пением сирены.