— Да, — прошипел бакалавр, — я слышал, что здесь хотят вернуться к старой методе и учить только тому, что давным-давно отжило. Все это старье уже пришло в негодность. Во всем мире царят новые идеи и новые мысли, но вы… вы всё еще думаете, что Бог позволит доказать свое существование вашими смехотворными средствами. Вы считаете, будто можно доказать все что угодно на основе совершенно устаревшей методы.
— Наверное, это не вопрос метода, — мягко возразил Иорданус. — Скорее, суть в том, что же именно пытаются доказать. К тому же, насколько вам известно, я и сам не очень далек от номиналистов.
— А что пытаетесь доказать вы? Мне бы хотелось знать, что должно получиться при вашем подходе.
А что должно получиться, так это однозначно идентифицируемый убийца. Потому что в конечном итоге преступник воспользовался теми же самыми методами. Иорданус молча кивнул, взял под мышку книгу и оставил бакалавра в одиночестве.
Ну, поскольку, похоже, загадку вы разгадали, хочу загадать вам другую, которая может вывести вас на правильный путь, если вы окажетесь достаточно умны. Подумайте о квадривиуме и о вопросе: как получается, что голубка убивает коршуна?
Штайнер был вне себя. Где-то очень близко, совсем рядом, притаился убийца Касалла, который считает и его, и весь мир дураками. Загадывает им загадки и спокойно наблюдает. От кого он услышал, что первую задачу они решили? Собственно говоря, то, что они выяснили время убийства благодаря показаниям свидетеля, он узнать не мог, потому что Штайнер специально проявил сдержанность и поставил в известность только канцлера, Иордануса и занимающегося этим делом судью. Проговориться мог кто-то из них троих. Или же один из них и является убийцей? Штайнер прикинул, где каждый из них был в период между десятью и одиннадцатью, но у всех имелось достаточное количество свидетелей, способных подтвердить их алиби. Вообще-то судья болтлив. Слово здесь, намек там, и вот уже известие летит по воздуху и приземляется в нужных ушах. Штайнеру казалось, что за ним постоянно наблюдают, куда бы он ни шел и что бы ни делал. В изменившейся ситуации старые показания потеряли всякий смысл, но Лаурьен, Софи и Домициан все равно так и остались без алиби. Ломбарди теперь отпадал, но Штайнер никогда всерьез и не сомневался в его невиновности. У троих магистров, пришедших в пивную после десяти, тоже свидетелей не было, потому что до этого они находились дома. А бакалавры и лиценциаты? Штайнер их всех опросил. «А как насчет остальных факультетов?» — поинтересовался один из них. Все теологи сначала изучают artes liberales, в конце концов их тоже можно подозревать. И это правильно. Если исходить из того, что убийца имел отношение к свободным искусствам, то исключать другие факультеты нельзя. Таким образом, круг подозреваемых расширился. Но Штайнер не мог допросить теологов. Это только вызовет злость и в конечном итоге обернется против него же. А как быть с теми, кто возглавляет коллегиумы и бурсы? Например, де Сверте? У его матери дом на Иоханнисштрасе, и вполне возможно, что приор-маломерок по пути заглянул на Марцелленштрасе.
На следующий вечер Штайнер навестил мать де Сверте, у которой сын в тот самый вечер просидел якобы чуть ли не до полуночи. Но этот визит принес Штайнеру лишь разочарование, потому что эта самая мамаша месяц назад упала с лестницы и теперь говорила сумбурно и непонятно. Утверждала, что сын никогда от нее не уезжал и до сих пор живет с ней. А сама она даже ни разу не слышала о схолариуме, который ее сын возглавляет в качестве приора. Ее сын занимается дома, поведала она, и наивная улыбка осветила ее лицо, его книги все как одна лежат в комнате наверху, но туда запрещено входить кому бы то ни было, даже ей. А потом вдруг ни с того ни с сего старуха вошла в такой раж, что пригрозила Штайнеру метлой, и, размахивая ею, гоняла магистра по всему дому до тех пор, пока он наконец не добрался до двери и не исхитрился выскочить на улицу. После всего пережитого он зашел в пивную, где собирался призвать на помощь пиво и логику. И решить вторую задачу.
«Как получается, что голубка убивает коршуна? Я не позволю себя использовать, я раздаю ее, эту загадку. Больше уже я не буду играть в его игры. В эти наглые и зловещие игры. В кошки-мышки. Не буду я ему мышкой. А если — только предположим, — если он и на самом деле хочет подкинуть мне подсказку? Если в его больном мозгу застряла мысль, что я приму его помощь? Если он думает, что я попадусь на удочку и буду рассматривать его как равного противника? В конце концов, его первую загадку я действительно воспринял всерьез и долго ломал голову. Так почему же на этот раз должно быть по-другому? Что, если отгадка и правда приведет меня к убийце? Он об этом узнает, потому что он узнаёт все. И исчезнет еще до того, как я успею послать за ним стражников. Это может быть только дьявол. Земля разверзнется, и он исчезнет».