Иорданус тихо рассмеялся:
— Вы правы, Штайнер. Он здесь. В самой непосредственной близости от нас, иначе откуда у него такая информация. Вы должны быть бдительны. Возможно, он и свидетелей давно ввел в заблуждение…
— Значит, все-таки дьявол?
— Нет. Просто продувная бестия. Ничего больше.
Они медленно брели к выходу. «Это можете быть и вы, Иорданус», — подумал Штайнер. Потому что если преступник способен каким-то неведомым образом обманывать всех, значит, никто уже не чист.
У Штайнера на языке вертелся вопрос, который он до поры до времени придерживал. А что с де Сверте? Указывает ли книга по алхимии на то, что приора тоже можно подозревать в убийстве? Но нельзя с уверенностью сказать, что в ту самую ночь он не был у матери. Соседи подтвердили, что приор часто ее навещает, но никто не мог точно вспомнить, приходил ли он именно тогда. Да и не было никаких доказательств, что эта книга имеет отношение к смерти Касалла. Не следует ли, чтобы добиться ясности, побеседовать о своей находке с самим де Сверте? Вопрос так и не слетел с его языка.
— Я вижу одни лишь тени, — пробормотал он устало.
Но мысль о причастности к делу де Сверте его не покидала, поэтому он все-таки зашел в схолариум и попросил сообщить о своем приходе приору. Тот сидел у себя в комнате, склонясь над кипой счетов, и, казалось, обрадовался, увидев появившегося в дверях Штайнера.
— Присаживайтесь, — приветливо сказал он, показывая на скамейку, сложил листки и аккуратно отодвинул их на край стола.
Штайнер сел.
— Скажите, вам знакома книга «Libellus de alchimia»?
Возможно, действовать в лоб было неразумно; с другой стороны, внезапность была ему сейчас на руку. Но на ангельском лице приора не отразилось никаких эмоций.
— Да, знакома. А почему вы спрашиваете?
— Эта книга идет вразрез с вашими взглядами.
— Идет, ну и что? Почему вы об этом спрашиваете?
Штайнеру было неудобно признаться, что он забрался в дом к ненормальной матери приора, поэтому откровенничать он не стал:
— До меня дошли слухи, что подобные книги все чаще и чаще попадают в схолариумы города. Я, конечно, тоже читаю о магии и оккультизме, но не даю практических рекомендаций относительно получения конкретных субстанций, вы ведь понимаете, что я имею в виду…
По магнолиево-бледной нежной коже де Сверте разлилась легкая краснота.
— О да, я понимаю. Вы имеете в виду, что мне следует проконтролировать, не появилось ли и у нас чего-нибудь в этом роде.
Штайнер не стал возражать. Он все еще изучал выражение его лица. А потом сказал:
— А вы сами когда-нибудь этим занимались?
С ответом де Сверте помедлил:
— Курия подобные вещи не приветствует. Хотя, раз уж вы спрашиваете… книги я читал. Но я преданный сторонник томизма, современные школы всегда вызывали у меня отвращение, а катастрофы, проистекающие из этого вида магии…
Штайнер встал. Наличие книги никого не превращает в убийцу. К тому же у приора начисто отсутствует мотив, потому что де Сверте, по крайней мере внешне, целиком и полностью разделял духовные позиции Касалла. И все-таки у Штайнера осталось неприятное ощущение.
— У вас были хорошие отношения с Касаллом? — задал он неожиданный вопрос.
Приор широко открыл глаза:
— У меня? С какой стати вы об этом спрашиваете? Не подозреваете ли вы, что я убил Касалла?
Штайнер покачал головой:
— Такие вопросы я задаю всем, и вам прекрасно об этом известно. А свидетелей того, что вы были у матери, просто-напросто нет…
— Да, и сама бедняжка тоже не в состоянии ничего подтвердить, с тех пор как упала с этой проклятой лестницы. Но если серьезно, господин магистр, у меня действительно не было никакой причины убирать со своего пути Касалла, хотя из-за всем нам хорошо известной жестокости я ценил его не слишком высоко. Но, по-моему, здесь к нему так же относился каждый.
Штайнер быстро попрощался. «Слова, ничего кроме слов», — подумал он мрачно. Бывали времена, когда ему требовалось молчание, чтобы прийти в себя от бессмысленности слов. Слов у каждого человека в избытке, даже у безумных их достаточно. Что ему делать с этим изобилием слов, которые обладают гениальной способностью искажать и скрывать действительность? Налицо один только голый факт; у приора нет свидетелей, которые могли бы подтвердить его невиновность. Но ведь нет и никого, кто бы говорил о его виновности.