Ответить Рюдегер не рискнул. Он просто молча смотрел на Штайнера. Он ратовал за духовную свободу факультетов, где бы они ни находились — в империи, в Англии или в Италии. Сам он приветствовал любую поправку, делающую факультеты независимыми от клира, чтобы можно было свободно учить и учиться. Штайнер загнал его в угол, картина получилась очень неприглядная.
— Это не так, — пробормотал он наконец. — И вы прекрасно знаете, что это неправда. Почему вы так говорите? Я защищаю одну из позиций, все верно, но я бы поостерегся посылать кого бы то ни было на смерть только потому, что он думает не так, как я. И тем не менее существуют якобы прогрессивные явления, которые все же следует сдерживать. Спор должен заставить нас критически пересмотреть сложившиеся взгляды.
Штайнер улыбнулся и слегка отодвинулся от окна.
— Если вы рассматриваете ситуацию так, то я приветствую выше желание дискутировать. Но будьте внимательны, берегитесь обратной реакции, чтобы в конечном итоге вам не пришлось отвечать за вещи, о которых придется сожалеть.
Штайнер сделал шаг вперед Рюдегер отошел в сторону и дал ему пройти. Наконец-то он освободился!
— А какую позицию займете вы, Штайнер?
Штайнер не ответил. Moderni находятся в безнадежном меньшинстве. Ломбарди, Иорданус и новенький, Брозиус, который ведет себя как явный номиналист. Трое против восемнадцати, слишком мало. А он, Штайнер, своей тягой к гармонии вызовет только недовольство. Они ждут от него однозначной позиции. Никаких компромиссов. С кем ты, Штайнер? Он поднял голову. И вдруг заметил, что остальные все это время прислушивались к их разговору и теперь смотрят на него. Они ждали. С кем ты, Штайнер? Он сделал несколько глубоких вдохов.
— Я на стороне тех, кто находится в поиске, кто действительно задает себе вопрос, почему женщина должна учиться, — что, как вы знаете, в других местах уже бывало и вызвало гораздо меньший переполох.
Более осторожно сформулировать свою позицию он не мог, и все-таки теперь все они в курсе. Четверо против девятнадцати, этого все еще мало, но у него сильный, добрый и приятный голос, так что, посмотрев на всех по очереди, он ни в чьих глазах не заметил ни презрения, ни разочарования. Да, они могли предполагать, что он поспешит на помощь тем, кто слабее. Некоторые безмолвно отвернулись, но и они тоже приняли к сведению то, что предполагали заранее. Штайнер не будет представлять для них опасности, потому что они намного сильнее. Они с уважением расступались перед ним, когда он шел по коридору, как будто, высказав свою позицию, он заставил их заключить перемирие. Расстановка сил ясна, теперь можно отправляться на битву.
Для начала принялись выяснять, как был допущен подобный случай. Де Сверте так и сгинул. Но найденный крест однозначно принадлежал ему, его узнало большинство проживающих в схолариуме студентов. Наверное, приор сорвал его с шеи и швырнул на пол, — крест слегка оплавился, но в остальном сохранился хорошо. Значит, алхимиком был де Сверте? Преступница утверждала, что каноник держал ее в плену и собирался посвятить в свои алхимические тайны. Также она уверяла, что приор убил Касалла, но никаких доказательств не было. Затем настала очередь Штайнера. Он сообщил, что студент Иосиф Генрих, то есть Софи Касалл, обратился к нему и высказал подозрение, что убийцей мог быть приор. Он также признался, что нашел в доме матери де Сверте «Libellus de alchimia», и это, в общем-то, подтверждает предположение относительно алхимических увлечений малорослого каноника. Софи Касалл вменялись в вину совсем другие нарушения: подделка документов, клятва под чужим именем. Хотя ее пребывание у де Сверте так и остается неясным. Он действительно вынудил ее силой?
Потом был допрошен надзиратель, который показал, что по приказу приора засунул студента в мешок. Но он клялся и божился, что понятия не имел об алхимических опытах де Сверте.
Собравшимся необходимо было посовещаться. В последнюю очередь им хотелось, чтобы дело дошло до обвинений по поводу алхимической ереси. Лучше начать с менее опасных фактов.
— Известно ли присутствующим, что совсем недавно в прекрасном городе Болонье в университете училась дочь одного магистра? — начал Иорданус, слова которого вызвали всеобщее замешательство. А потом он еще и добавил, что дама слушала лекции, сидя за занавеской, чтобы ее красота не отвлекала и не смущала других студентов.
— Это исключение, — возразил Рюдегер. — И вообще, магистр из Болоньи сам отправил свою дочь на факультет, она не пробиралась туда, как лиса в стадо овец.