Рассказывали, сперва шепотком, а потом и в печати (преимущественно провинциальной) историю о старушке и ее сыне. Особенно отличались «земляки» Михаила из СКАППа, Северо-Кавказской ассоциации пролетарских писателей, вотчины Киршона, Ставского и Фадеева. Вскоре после выхода в свет первого тома романа в ростовской газете появились три газетных подвала под заголовком «Неопубликованные главы из «Тихого Дона»» (правда, настолько слабые, что их всерьез никто не принял), а потом еще статья «Эпопея под вопросом» в «Большевистской смене», в которой шолоховский роман выводился «за грань искусства».
Наступили для Михаила черные дни. В конце марта 29-го года он писал жене из Москвы: «…ты не можешь представить, как далеко распространилась эта клевета против меня! Об этом только и разговоров в литературных и читательских кругах. Знает не только Москва, но и вся провинция. Меня спрашивали об этом в Миллерово и по железной дороге. Позавчера у Авербаха спрашивал об этом т. Сталин. Позавчера же иностранные корреспонденты испрашивали у ГОСТа согласие, чтобы телеграфировать в иностранные газеты о «шолоховском плагиате». Разрешение, конечно, дано не было. А до этого ходили такие слухи, будто я подъесаул Донской армии, работал в контрразведке и вообще заядлый белогвардеец. Слухи эти не привились ввиду их явной нелепости, но и про это спрашивал Микоян; причем — любопытная подробность — когда его убедили в ложности этих слухов, он сказал: «Даже если бы Шолохов и был офицером, за «Тихий Дон» мы бы ему все простили!» Меня организованно и здорово травят. Я взвинчен до отказа, а в результате — полная моральная дезорганизация, отсутствие работоспособности, сна, аппетита. Но душой я бодр! Драться буду до конца! Писатели из «Кузницы» — Березовский, Никифоров, Гладков, Малышкин, Санников и пр. — люди со сволочной душонкой, сеют эти слухи и даже имеют наглость выступать публично с заявлениями подобного рода. Об этом только и разговору везде и всюду. Я крепко и с грустью разочаровываюсь в людях… Гады, завистники и мерзавцы, и даже партбилеты не облагородили их мещански-реакционного нутра. Все это уже рассвищется. В печать пойдет в воскресенье опровержение».
Действительно, в воскресенье, 29 марта, опровержение было опубликовано в «Правде» и «Рабочей газете» в виде «Письма в редакцию» за подписью Серафимовича, Авербаха, Киршона, Фадеева и Ставского. В нем звучало грозное предупреждение: «Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении «конкретных носителей зла» для привлечения их к судебной ответственности». Но в «Письме», написанном в столь решительных тонах, почему-то не упоминалась большая работа, предшествующая его появлению на свет. Стараниями Серафимовича была создана комиссия во главе с Марией Ильиничной Ульяновой, которой доверялось подтвердить или опровергнуть авторство Шолохова над «Тихим Доном». Михаил привез из Вешенской в комиссию 800-страничный рукописный вариант двух книг романа, привел на заседания Васю Кудашова и других своих друзей, которым в свое время читал в Камергерском «Тихий Дон» по рукописи. Члены комиссии постановили единодушно: обвинения в плагиате — клевета. Отчего же это решение не упоминалось в «Письме» хотя бы одной фразой? Михаил спросил об этом у Александра Серафимовича, и тот ответил, что и он, и Мария Ильинична предлагали это рапповским секретарям, входившим в комиссию, но Авербах заявил, что авторитет РАППа, да и авторитет Шолохова, лишь пострадает от сообщения о факте работы серьезной комиссии из-за злостной, мелкой, не нуждающейся в опровержении клеветы. В итоге о деятельности комиссии можно было лишь догадаться по такой фразе в «Письме»: «Пролетарские писатели, работающие не один год вместе с т. Шолоховым, знали весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей». Однако, пока комиссия не завершила работу, ни Авербах, ни кто-либо другой из РАППа не выступил публично в защиту Шолохова.