Выбрать главу

- Нет, - услышал он вдруг мягкий голос. – Ты должен идти, и должен узнать. Вставай и иди.

Вставай и иди.

 

Человек резко подскочил, еще до конца не проснувшись. В его голове всё еще звенел этот голос… чей это голос? Никаких голосов он не слышал уже больше года. Мужской или женский? Он не уверен… Невольно вздрогнув, он поёжился и осмотрелся. Костерок едва теплился, и уже занялся рассвет. Пора. Зверь просыпается рано и начинает свой путь с рассветом. Надо успеть собраться. Смахнув рукой холодный пот и посмотрев на руку, удивившись, он принялся собираться. Как только он натянул сапоги на свои страдающие ноги – впереди где-то вдали послышался старый знакомый шорох, потом хруст и продолжительный скрежет. Похоже, животное, проснувшись, трётся рогами о ствол дерева. «Хорошо. Он жив, я жив, всё продолжается», - подумал человек.

Следующие два дня шли в привычном режиме; он шёл следом за зверем, доедал последние запасы в рюкзаке, кашлял и чихал, чесался, снимал и одевал обувь, отдыхал по возможности, всматривался вдаль, но по-прежнему ничего там живого не видел. Дорога стала для него крайне трудной. Уже на горизонте стали проявляться настоящие горы, и тропа стала извилистой и сложной. Крупные камни мешали идти. Деревьев уже почти не было и привычный мягкий шорох лесного ковра сменился новым скрежетом мелких сыпучих камней. Сапоги, которые итак уже дышали на ладан, сигнализировали о своей скорой кончине, если хозяин не сменит дорогу или темп. Но остановиться он уже не мог. Единственное, что у него осталось – это движение по следу. «Что если это животное упадет с горы и сломает себе шею? Что мне тогда делать?» - думал он. Не хотел он об этом думать, но глупые навязчивые мысли липли, как осенние мухи, и не хотели покидать его разум. «А что если упаду с горы и сломаю себе шею я? Если упаду, но не умру, а буду лежать переломанный на камнях, вопя от боли?», - жужжали они, эти мысли, и не хотели отступать, пугая сознание последствиями, понуждая сойти с тропы и вернуться в лес, где всё знакомо и стабильно. Отмахиваться от них у него никак не получалось, тогда он решил вспомнить какую-нибудь песню или мелодию, чтобы сосредоточиться на ней и уйти от жужжащих пугающих мух.

Около десяти минут он пытался что-нибудь вспомнить, но ничего вспомнить не мог. Что-то из школы? Из того, что пела мама когда-то? Что-то там про глупышку медведя, который не хотел спать… Истощенный разум никак не хотел выдавать ему мелодию. Он копался у себя в голове и не находил там ничего, кроме усталости и раздражения.

- Л…ложкой с-снег мешая….ночь и-идет, большая, - неуверенно хрипло прокаркал он, как древняя столетняя ворона. И сам себе хрипло засмеялся, сразу закашлялся. Когда он последний раз вообще говорил что-то вслух? Год назад? Два? А пел? Ничего он не пел уже много лет и не надо начинать.

И тем не менее, через пару минут искомая мелодия вынырнула из памяти и одарила его проблеском теплых воспоминаний.

- Мы плывём на л-ь-динеее, как на…б-бригантине…по седым, суровым… морям. И всю ночь соседи…звёздные…медведи?.. светят дальним кораблям.

 Так, напевая себе под нос, улыбаясь, он начал карабкаться в гору. Следы зверя стали отчетливее, и теперь ему не надо было постоянно отслеживать путь по сломанным веткам, шерсти на стволах и другим редким отметинам. Можно просто смотреть на раздвоенные следы и двигаться.

Поднявшись на очередной холм, запыхавшись, он признал, что здесь дышится намного легче, чем в лесу. Возможно, горы как-то способствуют очищению воздуха. Ноги дрожали от напряжения. Он очень устал от подъёма, посему присел на округлый камень, снял сапоги, носки, размотал ткань и начал массировать ступни. Выглядели они плохо. Мозоли кровоточили, местами слезла кожа, виднелись новые волдыри. Он перематывал ноги тканью, ткань стирал постоянно, сверху на ткань надевал носки, но все это не помогало защитить кожу от повреждений. Ноги пожилого человека не выдерживали такой нагрузки.

Внезапно он подумал, что уже не рассуждает о звере, как о мясе на ужин и вообще как о добыче или своей еде. Он размышляет о нем как о некоем субъекте, ведущем в отношении человека какую–то игру, интересную тяжелую игру с непонятным финалом и правилами. Нет, правила, конечно, ему ясны: не беги вперед, не поймаешь. Держись следа. Вот и все правила. А в чём тогда состоит выигрыш? А проигрыш?

 

IV

Собравшись с силами, он снова натянул сапоги, скорчив гримасу боли, и принялся карабкаться в гору. Периодически, останавливаясь, он всматривался вперёд, но по-прежнему не видел зверя. Странно, ведь лес уже давно позади, местность более-менее открытая. Почему он не видит его? Уже давно должен был увидеть – маленькую точку впереди, ползущую одной ей известно куда. Неужели это галлюцинация? Нет! Не может этого быть, следы реальны. Вот он трогает их рукой, проводит пальцем по раздвоенному следу от большого живого копыта, вот он нащупал в кармане шерсть, оставленную зверем на пнях и коре деревьев. Вот он вытаскивает эту шерсть, собранную в пушистый комок пепельно-серого цвета, нюхает её, прикладывает к щеке. Мягкая, старая. Живая. Аккуратно положив комок шерсти назад в карман, успокоившись немного, продолжил путь. Не хотел он уже никакого мяса. Хотел лишь прикоснуться к живому существу, прижаться к нему щекой, вдохнуть аромат жизни, гладить морду, которая дышит, зарыться лицом в шерсть, посмотреть, в конце концов, ему в глаза. Что там, в глазах? О чем он думает, последний олень-лось? Зачем ведёт его в горы?