На шестнадцатом этаже я остановился, чтобы перекурить. Мишка как в воду канул: тишь да благодать. Стряхнув пепел в прикрученную к перилам консервную банку, я поставил ногу на железную ступеньку лестницы на чердак, и тут наверху что-то зашуршало: будто подошва шаркнула по грязному полу.
Задрав голову, я обнаружил, что крышка люка откинута, а проем зияет чернотой.
«Безобразие», подумал я. После серии терактов в Москве наша префектура так и не раскошелилась на кодовые замки, но входы и выходы в технические помещения строго держали закрытыми. Света на чердаке явно нет; может быть, электрик устраняет там поломку?
- Эй, кто там? – крикнул я.
Ответом мне было мерное щелканье реле в машинном отделении.
Я опустил в «пепельницу» бычок и, взобравшись по лестнице, осторожно выглянул на чердак.
Увидеть что-либо было нереально. Вот почему их обоих – и Мишку, и Лиду – нашли уже другие; я только поднял тревогу. Без фонаря по чердаку не шляйся – пути не будет… с Лидкой так и случилось. Она лежала в полуметре от люка, и я мог бы дотянуться до нее рукой, но не знал, что она там лежит; споткнувшись на бегу о длинный обрезок газовой трубы, она при падении сломала себе шею так, что позвоночник пропорол кожу шеи изнутри.
Мишка сидел неподалеку, прислонившись к вертикальной опоре. Он умер на какие-то пять-десять минут раньше своей матери.
Но, повторюсь, я их не видел.
Слева в сплошном мраке белел длинный прямоугольник – слуховое окно. Вот оно и давало немного света: за ним висела луна. Стекло пропускало всего пару тонких лучей, но они упирались в пол под окном; там-то я и различил носы мужских ботинок. А над ними – стрелки брюк.
Мой взгляд сам собой пополз кверху, по застегнутому на три пуговицы пиджаку, до воротника рубашки – а над воротником плоско желтело овальное выщербленное пятно.
Я вернул глаза на уровень пола, проверяя, не обман ли это зрения. Тогда один ботинок шевельнулся, хрустнув битым стеклом.
- Марат?! – вырвалось у меня, и этим вопросом я напугал себя куда сильнее, чем тогда, на шоссе – я попросту свалился с лестницы вниз, сильно растянув щиколотку при ударе о кафель.
Чердак отозвался песней про черный бумер – той, что была загружена в мобильник Мишки Бугрова: это Серега всё дозванивался до сына…
____
Подобрать разумную мотивацию я могу только к действиям Лидки Бугровой. Придя из отделения милиции, она обнаружила, что Мишка куда-то свинтил. Звонить мужу она не рискнула: ему бы не понравилось, что она отлучилась из квартиры, тем более невесть зачем битый час отвлекала от работы Овчарука. Она подхватилась и кинулась разыскивать «пропажу».
С Мишкой, пожалуй, сложнее. Вылезать на улицу при таких раскладах, как не закрытое уголовное дело, да еще и военкомовская повестка, явку по которой Мишка просрочил уже на три недели, ему было ни к чему. И всё же он вылез… Ход его мыслей невоспроизводим, но могу предположить – наслушавшись от родителей или от дружков историй о появлении в окрестностях Марата, он задался целью доказать себе, что не боится ваганьковского пришельца. А то даже и разделаться с ним окончательно, лишив возможности двигаться… бог весть, в каком виде это представало в Мишкиных пересушенных мозгах. Но зачем-то же он захватил с собой из отцовского ящика с инструментами молоток!
Молоток валялся там, на чердаке, и на нем сохранились отпечатки Мишкиных пальцев. Это навело на вывод, что нажравшийся в ломину Мишка двинул на чердак и разнес там все потолочные навесные лампы – чисто по пьяной дури. Если не путаю, сам Овчарук придерживается такого же мнения. А потом у подростка, страдавшего не выявленной при медосмотре болезнью сердца, обострилась аритмия из-за алкогольного токсикоза... Мишка не оценил тяжести своего состояния, продолжал буйствовать, и сердце не выдержало.
Но мне кажется, что лампы разбил Марат. Темнота могла ненадолго спрятать его, сделать невидимым… наверное, в жизни ему этого и не хватало – стать невидимкой. А сейчас, когда в его собственном секретере лежало свидетельство о его же смерти, он принужден был скрываться: в низине на радиополигоне, за гаражами, в овраге, на чердаке… И лампы он разбивал той самой газовой трубой, о которую споткнулась бегущая по чердаку Лида, потому что Мишка, даже при его немалом росте, не достал бы до ламп молотком, их меняли со стремянкой.