— За Веррру! — поднял рюмку с ромом Габ.
— За Веррру! — присоединился к нему Леон.
Андрей выпил за свою возлюбленную с друзьями и отправился к себе. Он не помнил, как добрался, все-таки ром был крепок, градусов пятьдесят! На автопилоте доехал домой на такси. Жилье его находилось в центре города. Сейчас, когда он был «под давлением», его удивила нумерация этажей, начинавшаяся с нулевого. Он поднялся к себе на пятый этаж без лифта, а на самом деле это был шестой, если считать по французской мерке. На время работы в Париже ему сняли средних размеров комнату с двумя узкими окнами, выходящими во двор-колодец. По утрам его взгляд упирался в стену противоположного дома. Из предметов, заслуживающих внимания, в его комнате стоял большой старинный шкаф, напоминавший Андрею двери в католическом соборе. Он сбросил с себя одежду и зашвырнул ее в темные глубины шкафа — повесить аккуратно уже не было сил. Затем рухнул на огромную двуспальную кровать и отключился.
Утром его разбудил радиобудильник. На крохотной кухоньке он быстро сварганил яичницу, бесхитростную еду одинокого мужчины. Запил ее чашкой крепкого кофе и отправился в зоопарк.
На работу он добирался на метро с пересадкой, дорога занимала около получаса. Вначале он шел до метро минут десять, потом пятнадцать минут ехал до нужной станции, а потом пешком еще минут пять. Парижское метро его позабавило тем, что двери в нем открывались с помощью нажатия рычажка. Если никто не выходит и не заходит, они не открываются. Выходя, пассажиры говорят «пардон», чтобы их пропустили вперед.
Он приостановил свой быстрый шаг на набережной Сены. Река с ее берегами напомнила ему Санкт-Петербург, только здесь набережные были из песчаника, а в Питере из гранита. Но они были похожи: когда идешь вдоль реки, неожиданно открываются площади. Как и у многих питерских, у парижских прибрежных площадей три стороны, а четвертая — река. И площади распахивались навстречу друг другу с противоположных берегов.
Двинувшись дальше, Андрей вдруг почувствовал, как нестерпимо, остро соскучился по Вере. Даже комок встал посреди горла. Он поклялся себе, что привезет сюда любимую. В отпуск. Они вдвоем обойдут весь Париж. Непременно. Сначала он поведет ее в Лувр. Она наверняка захочет посмотреть на Венеру Милосскую и Мону Лизу. Вообще, чтобы осмотреть Лувр по-человечески, нужно несколько дней. Значит, они потратят на него столько дней, сколько ей захочется. После Лувра он поведет ее к Триумфальной арке. Они пойдут по Елисейским Полям и будут шутить, что Елисейские Поля — это вовсе никакие не поля, а улица. А на другой день они поедут в Версаль. Вера очень любит пригороды Питера и сразу начнет сравнивать Версаль с Петергофом. И они будут без конца фотографироваться на фоне красиво подстриженных деревьев и фонтанов. А потом пойдут во дворец и станут фантазировать, как бы они тут жили, если бы очутились в те времена во Франции…
Двинятин совсем размечтался, но тут он как раз очутился перед дверью ветклиники, и новый день с его заботами проглотил мечты ветеринара.
Тем временем Вера, нарядная в своем новом шелковом костюме, заплатила восемь евро за взрослый билет и вошла в Парижский зоопарк. Погуляв немного по аллеям, она остановилась невдалеке от ветеринарной лечебницы, перед которой разместился пруд. Поглядывая на небольшое двухэтажное здание, она стала кидать хлеб карпам. Они его хватали прямо с поверхности, высовывая серебристые головы из воды. На кормление прилетели утки. Они нахально топтались прямо по рыбам. Потом приплыли два лебедя и стали брать хлеб из Вериных рук.
Андрей вышел покурить. Моросил прохладный осенний дождь, теплые дни себя исчерпали. В нескольких метрах от него у пруда стояла девушка в чем-то легком, голубом. Лебеди ели из ее рук. Девушка как две капли воды была похожа на Веру… «Пить надо меньше», — подумал он, всматриваясь в знакомую незнакомку. В груди защемило, и Двинятин, сорвавшись с места, в три прыжка оказался возле нее.
— Ты?! — Он изумился и не нашел ничего лучшего, чем сказать: — Ты совсем легко одета! Простудишься!
— Pour tre belle il faut souffrir! — ответила по-французски его возлюбленная. Глядя на растерянное лицо Андрея, она сжалилась и перевела на русский единственную выученную ею фразу: — Чтобы быть красивой, можно и пострадать!
— Вера, это ты!!! — Андрей не мог поверить своему счастью.
— А пуркуа бы, как говорят французы, и не па? Мне надоело ждать, пока все твои звери выздоровеют. Вот я взяла и приехала! — Она прильнула к нему.
Из окна французы-ветеринары наблюдали за этой встречей. Им было чуть-чуть завидно, но вообше-то они были рады за Андрея. Леон и Габ переглянулись, брови их выразительно поднялись, что по-французски означало «О-ля-ля!».