— Давай, Фауна! Покажи криворожицам столичный блеск!
Музей изобразительного искусства, где работала Фауна с коллегами, в принципе располагал к проведению экскурсии в любом ключе. В историческом или мифологическом, искусствоведческом, эротическом или психологическом — да в каком угодно. Его не зря называли «Малым Эрмитажем» — было за что. Но об этом потом. А пока Флора-Фауна начала экскурсию в античном дворике, где стояли копии знаменитых греческих скульптур. Обычно все ее рассказы звучали невыносимо сиропно.
— Обрацице внимание на Венеру Милосскую, богиню любви! — направляла Фауна указку на мраморную копию.
Криворожцы без особого энтузиазма посмотрели на Венеру, цветом напоминавшую желтушную больную.
— Это идеал женской красоты! — настаивала Элькина.
Однако экскурсантов намного больше привлекала копия Давида работы Микеланджело. Оно и понятно, женщинам — а их в группе было большинство, — естественно, больше хотелось смотреть на мужчину. Дамы неопределенного возраста в обтягивающих джинсах на мощных бедрах и мешком висевших на тяжелых бюстах футболках, они приехали в столицу за культурными впечатлениями. И здесь, в музее, им наконец-таки показали настоящего мужика! Правда, самое интересное в нем было почему-то стыдливо прикрыто листиком. Можно пожалеть, что они не бывали во Флоренции, где Давид ничем не прикрыт. Но даже и прикрытый, впечатление этот Давид все равно производил.
Почувствовав психологическое состояние группы, Флора решила познакомить их с другими шедеврами европейского искусства, не зацикливаясь на античности.
— Пройдземцэ на второй этаж! — предложила она.
— А мы сюда еще вернемся?.. — робко шепнула в пространство очень полная экскурсантка с короткой примятой стрижкой.
На втором этаже Фауна сразу повела их к картине, что называется, бившей наповал неиспорченную впечатлениями провинциальную душу. Это было огромное полотно «Орфей и вакханки». Пока она делала обязательное нудное вступление про итальянскую живопись, женщины с интересом рассматривали картину. Закончив вступление, Флора обратилась к сюжету живописного холста.
— Посмотрице на это типичное произведзение итальянского барокко! — призвала она группу, сверкнув хромированной указкой. Она держала ее в руке с оттопыренным мизинчиком. — Орфей — это легендарный певец, надзеленный волшебным даром восхицицельного, божесцвенного пения. Его неземным голосом заслушивались даже свирепые звери. Грозные львы и безжалосцные тигры оставляли в покое свои жертвы. Дзеревья тянулись к Орфею! Лисьцья и цветы, расцения и бабочки стремились целовать его в уста. И когда он оказался среди вакханок и стал играць для них, они настолько очаровались восхицицельным пением юноши, что потребовали от него выбрать любую из них в жены. Но Орфей не мог этого сдзелаць! Ведзь он любил Эвридзику, свою безвременно погибшую жену. Он надеялся забраць ее из царства Аида. Но опьяневшие и обезумевшие от виноградного вина вакханки настойчиво требовали его любви. И когда Орфей решицельно отказал им, они насмерць забили его каменьями!
Криворожские туристки слушали, открыв рты.
— Умирая, он сказал… — Элькина сделала драматическую паузу.
Но в этот патетический момент — можно сказать, миг Флориного триумфа — за окном музея прогремел грубый мужской голос:
— Колян! Етит твою мать! Ты рубероид даешь?!
Еще секунду назад потрясенные высоким пафосом искусства, провинциальные экскурсантки опустились на бренную землю. Они весело хихикали, демонстрируя золотые и железные зубки. За окнами музея шло строительство. Так беззастенчивая реальность вторглась в святая святых и испортила Флоркину экскурсию…
В парке напротив музея на скамье сидел человек. В тот час в знаменитом городском парке сидело, стояло и прохаживалось достаточно много праздного народу, но лишь этот внимательно вглядывался в центральный вход музея, рассматривая входящих и выходящих людей. Ровно в пятнадцать тридцать подъехали три интуристовских автобуса и сразу заполнили собой все пространство, встав один за другим на узкой улочке. Из первого высыпала веселая толпа французских лицеистов. Они моментально запрудили крыльцо музея, их громкое щебетание разнеслось по маленькой музейной улице и перекинулось в аллеи парка. Некоторые интуристовские парочки самозабвенно целовались. Им было все равно, где целоваться, — почему бы и не на экскурсии? Чем музей не место для любви?
Человек внимательно посмотрел на часы. Уже скоро. Из второго автобуса не спеша выкатились немецкие старушки и старички. Такие аккуратненькие в своих брючках, кофточках, стрижечках и очочках, такие оптимистичные, увешанные фотоаппаратами и видеокамерами. При взгляде на них старость казалась временем освобождения от страхов и забот.