— То же, что торговец… Но это не главное, вообще-то я механик. Делаю всякие механизмы, приборы, — исправился Стив, приноравливаясь к уровню компетентности собеседника, — и потом продаю.
— О! Хорошее дело! — обрадовался тот. — У меня был один знакомый механик из Перуджи, так он сделал небольшой акведук от реки, прямо в свой дом. Чтобы его жена не ходила за водой и не строила глазки мужчинам. Он был очень ревнив, этот механик! — Диоген весело расхохотался. — А ты что сделал, тоже акведук?
Как объяснить греку такое понятие, как «аудиовизуальные инсталляции»? Это и не каждый современный человек поймет…
— Я создаю такие музыкальные ящики, из них звучит музыка.
— Ты запираешь музыкантов в ящиках и показываешь толпе фокус?! — Диоген с презрением отодвинулся подальше от Стива.
— Да нет же, ты не понял! Там внутри нет никаких музыкантов! Есть только музыка, — оправдывался тот.
— Ты лжешь! — возмущенно сказал Диоген и встал. Он не желал сидеть за одним столом с лгуном и ярмарочным фокусником. — Музыки без музыкантов не бывает! — веско и убедительно отрезал философ.
— Тем не менее это так. А еще я произвожу ящики с театром без актеров. Люди проводят у него часы и дни. Это называется «домашний театр».
— Тоже мне, открытие! Издавна вельможи и богатые купцы развлекали себя игрой, нанимали актеров и актрис, вот тебе домашний театр. Я знавал одного дельца в Афинах, так он придумал театр лилипутов и возил их повсюду за собой в ящике. Ты о таком толкуешь?
— Ничего подобного! Мой театр и музыка помещаются вот в такой коробочке, — Стив показал руками размер, — в нее не влезет ни один лилипут.
— Не верю я тебе. Не бывает театра без актеров, и музыки без музыкантов не может быть, — окончательно разочаровался в собеседнике Диоген.
— А как же шелест волны? А гром? Или звук ветра? Объясни мне эту музыку без музыкантов, ведь ты философ.
Бизнесмен-механик вдруг стал горячиться. Куда подевалась его обычная ирония, его скепсис и равнодушие? Вдруг самым важным стало разъяснить Диогену подлинную сущность его занятий. Стиву совсем не хотелось выглядеть недостойно в глазах собеседника. В нем неожиданно прорезался новый интерес и новое уважение к собственному делу, которые, казалось, притупились с годами.
— Ты хитер, механик! — иронично ухмыльнулся Диоген, подходя и присаживаясь на край скамьи возле стола.
— Что же во мне хитрого?
— Ты ведь прекрасно знаешь, что волны говорят с нами на языке Посейдона, владыки морей и океанов. А гром и молния — это гнев Зевса! Так он объясняется с простыми смертными. Ветер шумит Эоловой арфой, это всякому ребенку известно. И эти звуки нельзя посадить в ящик. Разве что в ящик Пандоры!
В большой картине прямо напротив готического витража шевельнулся рыцарь.
— Кто это? — спросил инженер.
— По девизу и белому горностаю понятно, что рыцарь принадлежит к неаполитанскому ордену Горностая, который был основан Фердинандом I. Вообще-то его зовут Франческо Мария делла Ровере, он унаследовал урбинское герцогство. А еще он был кондотьером и главнокомандующим венецианских сил. Тебе как дожу стыдно не знать своего соотечественника. Ведь ему Сенат подарил один из лучших дворцов Венеции.
Стив молчал, придавленный обилием информации. Он совсем ничего не знал ни о каких кондотьерах и ни о каких дворцах. Меж тем Диоген задал вопрос:
— Для дожа ты маловато знаешь. Тебе известно о своем венчании с морем?
Брови Стива удивленно поползли вверх, и он смущенно сказал:
— Нет.
— Ну а о Венеции ты что знаешь? — спросил неугомонный грек.
Стив многое мог рассказать о Венеции. Он любил путешествовать и бывал в этом городе не один раз. Но его собеседнику явно нельзя было рассказывать о современной Венеции, он снова может подумать, что его обманывают… Американцу так не хотелось разочаровывать Диогена. Беседа с ним была необычной и удивительно интересной.
Мучительно вспоминая школьный урок истории, лжедож пролепетал:
— Кажется, Венеция была республикой? Турки совершали на нее набеги, если я не ошибаюсь.
— Не ошибаешься. Что-то в твоей голове все же осталось, кроме музыкальных ящиков, — тоном учителя, ругающего двоечника, с укоризной сказал Диоген. — Все эти люди, — он сделал широкий жест в сторону картин и скульптур, — не просто люди, жившие на земле. Они остались в Вечности. Вот посмотри.
Он показал Стиву на небольшой профильный рельеф молодой женщины.
— Знаешь, почему вначале художники изображали своих моделей лишь в профиль? Я рассмешу тебя. Дело в том, что первые портреты реальных людей делались на медалях, и медальеров было гораздо больше, чем живописцев. Профиль — своеобразное отрицание человеческой глубины. Профиль передает человека плоским, а таких, согласись, большинство.