Но Рома больше не появился. Позже я узнал, что через неделю после своего юбилея Сократ объелся возбуждающих средств и умер, не успев доползти до любовницы. По Смоленску ходили упорные слухи, что вора "в законе" отравили грибным жульеном, но это никому не интересно.
А красавицы и артисты все продолжали искать спонсоров. И кое-кто весьма преуспел.
ПРАПОР НА СЕВЕРЕ
— Разябай ты, разябай! — орал прапор Величко, — Цани носочек, шибче цани!..
Величко был лингвист по призванию и прапор по рождению. Всю мощь русского языка он сводил к производным от слова из трех букв. Например, к нему обращались:
— Товарищ прапорщик…
— …уяпорщик! — отвечал он игриво и жестко.
— Тряпочка…
— …уяпочка!
— Тумба…
— …уюмба!
— Клумба…
— …уюмба!
— Румба!
Тут Величко погружался в глубокие мысли о досадной бедности доступного ему лексикона. Однажды в запале вербальной перепалки ему издевательски крикнули: "…уй!". Лицо его исказилось в мучительном интеллектуальном труде, после чего мозг выдал единственно верное: "…уюй!"
Вообще, Величкино лицо напоминало прапора с детства: круглое и красное, оно не дотягивало до майорского в силу узости глаз и глупости улыбки; голова же идеально подходила к фуражке и носила ее с офицерским задором. Величко служил в военном оркестре, и обожал похороны: за траурный марш ему доплачивали пять рублей. Утром, приходя на службу, он докладывал:
— Саводня башлевый жмур. Поздравляю! — И его глазенки излучали жизнелюбие. Правда, иной раз было иначе, и тогда прапор пребывал в скорби.
— Зажмурился вяцаран, — сообщал он, — жмур дубовый.
Это означало, что проводы в последний путь будут бесплатными, как и положено по Уставу. В такие дни Величко был суров и не музыкален, а игра его лишалась вдохновенной чистоты.
Надо ли говорить, что я служил в том самом оркестре?..
И тут появился Вовка Котов, его прислали к нам из интерната. Двенадцатилетний лопоухий пацан сразу прапору не понравился. Мало того, что Величко грустил по вышеизложенному поводу, так Вовка еще задал ему глупый вопрос:
— Дядя, а где моя кровать?
— У Лос-Анжелосе! — зарычал дядя. — Не хрен спац, саводня жмур. Шопена знаешь?
— Сонаты? — сглупил Вовка.
— …уяты. Марши "Из-за угла" и "Лучша нету таво свету".
Вовка достал из футляра беспомощную флейту. Величко с пренебрежением оценил ее размеры, и вдруг лицо его озарила нежная улыбка молодого подонка. Прапор решил оптимизировать настроение.
— Слушай, — похабно щурясь, сказал он, — а ты жмуров ня боишься?
— Никак нет. А кто это?
— Запомни, Кот: жмур — это покойник. Сыний, холодный и вонючый. Страшно?
Вовка обалдел, но признался:
— Так точно.
— Имей у виду, Кот: хоронить жмуров — твоя прамая обязанносц. А саводня он у цабя первый. Праздничный. Так что готовься.
— К чему?.. Учить ноты?..
— …уеты. Подойдешь к жмуру и попрощаешься. Поцалуешь от имени оркестра. Цаловаться умеешь?
— Никак нет…
— Тады транируйся. Прядставь, что днявальный Дурдыев — жмур. Подойди и поцалуй.
Котов выронил флейту.
Туркмен Дурдыев целоваться не хотел и юмора Велички не оценил, а по сему самым мягким его ответом было "пусть сам салуэт мою джобу". Вовка туркменского не знал, но выражение "джеба" ему понравилось, и он передал речь дневального слово в слово. И теперь голос Велички повелительно разносился по плацу, долетая до казармы комендантской роты:
— Разябай ты, разябай! Цани носочек, шибче цани!…
Котов ревел, но повиновался.
После воспитательных занятий прапор подобрел. Вовка же пожаловался Дурдыеву:
— Он что, дурак?
— Нэт, он — джоба, — уточнил дневальный.
Был полдень, когда в казарму вошел дирижер капитан Смирнов. Котов заплакал:
— Товарищ капитан! Я не хочу на жмура! Я не поеду!..
Смирнов нахмурился:
— Во-первых, товарищ воспитанник, не на жмура, а на похороны, во вторых, доклад не по форме, а в-третьих, почему?
Котов вытянулся, как гусь перед атакой:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — смягчился Смирнов.
— Разрешите мне не целовать жмура, меня тошнит.
— То есть, как это: целовать?
— Прапорщик Величко приказал.
— От вить прапорюга, — молвил с досадой Смирнов, — позови-ка мне его.
Величко оправдывался:
— Я яму не дзяцка! Я его шаренгой по плацу водзил. Он плохо ходзит! Да я в его годы мог скрыпычный ключ на снягу высцать!..