— Если где-то человек упал в еду…
У одного из старых домов Петрович притормозил. Гордо сказал:
— Это историческая достопримечательность. Видите мемориальные таблички?
Табличек было две. Первая гласила, что в этом доме нехорошим большевиком "таким-то" был расстрелян один из великих князей Романовых. Вторая сообщала, что в этом же месте белогвардейской сволочью был зверски замучен все тот же, но уже "верный большевик". России свойственна двойственность исторических оценок…
Наконец, мы прибыли. Местный народ, толпящийся у входа в ДК, насчитывал порядка сотни человек. Почти все плевались семечками и матерились. Увидев нас, заржали:
— Вон, артисты приехали! Самим жрать нечего!..
Сан Саныч выбрался из машины и, подняв вверх правую руку, возвестил:
— Концерт начнется через пятнадцать минут! Спешите не опоздать!..
Впервые мне пришлось читать со сцены свои рассказы. Публика реагировала вяло. В это время Ампелонский нервно переминался за кулисами: в воздухе пахло провалом, чреватым помидорами. Наконец, отчитав последнюю страницу, как поп-расстрига — покойника, я предоставил слово барду.
Ампелонский занял место у микрофона и, тяжело вздохнув, взял первый аккорд. Глаза исполнителя при этом закатились, как мечта декабриста о свободе:
— Друзья! Мои песни высоко ценят в Москве…
— А нам-то что? — Цинично донеслось с первого ряда.
Бард, затаив обиду, торжественно продолжал:
— И этот романс я дарю вам на память!..
В песне пелось что-то о Руси, куполах, крестах и прочей церковной утвари. Я всегда считал, что любое чувство, поднятое на государственный уровень, естественным образом впадает в коллапс. Ампелонскому удалось умертвить его дважды: в процессе творчества и исполнения. Сам текст был пронизан нелепой самоуверенностью:
Опасно вороны кружатся
Над нашей русскою судьбой.
Россия будет возрождаться,
Как возродимся мы с тобой!..
Далее следовали смелые сентенции:
НТР, мастурбируй турбиной,
Изнасилуй, прогресс, города!
Лишь Россия — останься Россией,
Я ж останусь с тобой навсегда!..
Вероятно, некоторые авторы рождены для создания гимнов. Впрочем, в этом вопросе я — полная бездарность…
Бард сорвал овации. Его вынесли со сцены на руках. Зал поднялся, скандируя "Рос-си-я! Рос-си-я!"…
Сан Саныч выбежал на авансцену, стараясь вовремя вплести в процесс единения политическую составляющую "Ель-цин! Ель-цин!", но публика его не поддержала, продолжая выкрикивать свое…
…На обратном пути в самолете Стрельцов вещал:
— Народ — орган подъема страны. В том смысле, что ему — по х…
Выборы Ельцин выиграл — по крайней мере, так говорят. Ампелонский теперь поет частушки по телевизору. А Сан Саныча уволили со всех постов, обвинив в том, что он развесил мокрое нижнее белье в коридоре гостиницы "Россия":
— Хоть бы носки сняли! — Упрекнули его.
— Хорошие носки — сухие носки! — Парировал он, и пригвоздил обвинителей репликой: — Привыкших к неволе тошнит на свежем воздухе!
А я, между прочим, с ним согласен!
НОС В СМЫСЛЕ ВЕТРА
Родясь в России, бессмысленно ожидать, что тебя назовут как мачо. Имена Марчелло и Бенвенутто непопулярны. К Рональдам относятся скептически. Адольфов готовы линчевать. Полстраны заселено Сашами. Я уже привык к странным диалогам по телефону. Например:
— Здорово, Санек!
— Привет.
— Узнал?
— Не совсем…
— Ну и нажрался ты вчера!
— Что-то не припомню…
— Еще бы!
— Простите, вы кто?
— Ой, ой, ой!..
— А если подумать?
— Сань, что с твоим голосом? Барабанов, это ты?
— Не угадал!
И короткие гудки…
Илья Маркович Блинцовский обладал прекрасным нюхом и искрометным чувством юмора. Он работал нюхачом на парфюмерной фабрике. Оценивал новые ароматы. Однажды его попросили дать название свежеизобретенному продукту. Этот продукт был придуман польскими друзьями. Илья Маркович выдал: "Может быть". Начальник нахмурился:
— Попахивает блядством…
— Может быть, — подтвердил Блинцовский.
Зато и аромат, и название понравились Галине Брежневой. Она лично приехала на фабрику и, решив, что Илья Маркович и есть автор новых духов, расцеловала Блинцовского в обе щеки. Он даже учуял, как пахнут ее брови, пообещав раскрыть эту тайну перед смертью своим детям. Чуть позже Блинцовский напрягся еще раз, и дал название другим духам: "Быть может".