Girl ya gotta love your man, girl ya gotta love your man
Take him by the hand, make him understand
The world on you depends, our life will never end.
В юности эти строки казались мне набором банальностей. Погуляли, поиграли = любовь, - думал я. Все естественно и просто. Зачем, - думал я, - Джим столь изобретательной манерой, подобно шаману вуду, делится с нами этим предсказуемым набором событий, да ещё и на столько прямо, не давая шанса читать между строк и задавать наивные вопросы бывалому философу? Где секреты, Джим? Моррисон, Моррисон. Я иногда мнил себя новым Моррисоном, писал стихи и ходил на свидания по методу консервного ножа: сразу шёл к цели, making her understand. Это работало и спустя какое-то время я стал разочаровываться в Джиме: слишком все просто, как набор отверток и гаечных ключей. Друзья млели по The Doors, и не ходили на свидания. Я считал эти вещи взаимосвязанными и забросил пластинки с шаманом Джимом в самый дальний пыльный отсек шкафа-купе, навсегда о них забыв.
Love me two times, baby
Love me twice today
Love me two times, girl
I'm goin' away
Love me two times, girl
Когда ты живешь в кампусе, у тебя бывает и three times, и мои ожидания от полуживотной открытости американской подростковой культуры растворялись, как красивые таблетки в коктейле, когда на вечеринках у друзей лились из динамиков эти строки. Love me two times. Меня бросало то в холод, то в жар, становилось душно, я впадал в отчаяние, и перезагружался в инфантильного гедониста, которым я никогда не был. Проклятый Моррисон и его секреты для 13 летних. Силиконовое либидо в мире пластмассовых ощущений. Хотелось схватить гитару у соседа по кожаному дивану на вечеринке и экспромтом закричать на всю комнату:
Love me three times, baby
Love me four times today
Love me five times, girl
I'm goin' away
Love me 69 times, girl.
Я так и сделал. Поймав бурную овацию и признание на 3 минуты, вечеринка вернулась к Моррисону. Что-то во мне снова перезагрузилось. Два раза, - отозвалось мое новое сознание, - это даже много, если правильно подобрать темп. Вега, порычав пустым краем винила, умолкла. Спокойной ночи.
Проснувшись засветло, я обнаружил Булю, грызущую крекер.
- Доброе утро.
- Доброе, черт бы его побрал. Откуда крекер? - Был в рюкзаке, кайнда снэк.
- Есть ещё?
- Ммм да, немного есть.
- Я возьму...
- Бери.
Выскреб со дна пачки три крекера, маленьких, квадратных. Ну и ну, они соленые, ой, какие же соленые!
- С крабовым вкусом, - уточнила Бультерьерочка, считывая мою перекосившуюся физиономию.
- Соль, никаких крабов не чувствую.
- Не жуй так быстро, представляй океан.
- Да ну тебя.
Тепло сегодня будет. Желтые лучи пробивались в пазы между железобетонных плит. Бетонная коробка постепенно нагревалась. Микроволновка. По матовым серым рельсам влево/вправо пролетали с грохотом без остановки трамваи: влево-переполненные, тяжелые, вправо-пустые, лёгкие. Утренние пассажиры, избрав удобную для себя неподвижную точку, пристально смотрели только в неё, и не обращали внимание ни на давку, ни на мыльные разводы на окнах, ни на нас с Бультерьерочкой, жующих соленые крекеры между проигрывателем винила, сумкой-покемоном и массивными ржаво-медными конструкциями, которые держат на себе небо и психоделический микроклимат ШПФ. - Поставь, - Буля кивнула на Вегу, - и .... погромче. Вега ожила единственной желтой лампочкой под резиновым кругом и объявила, что