Девочка заметила прореху на юбке, видать, когда влетела в кусты и порвала. Сделала стежок, вытащила иглу, пропустила под узелком, чтоб закрепить и шить дальше, но вдруг нить с шипением разрезала ткань.
— Не поняла! — больше обиделась, чем удивилась Цисина.
Попробовала снова. И вот ещё одна прореха появилась рядом с первой. Девочка огорчилась, хотела уже выкинуть нитку, но тут в голову пришла совершенно дурная идея.
Через десять минут маленькая фигурка, оглядываясь и горбясь под тяжестью школьной сумки, выбралась из зарослей багульника и бегом направилась к общежитию. Срезанные костяные наросты с красными каплями глаз оттягивали плечи, скребли по тетрадкам. Нить оказалась волшебной.
Проводив зорким взглядом девочку до её приюта, луна вновь взглянула на бережок. Приливная волна унесла с собой уже ничем не полезные останки бииссу.
Девочка со шпильками
Девочка со шпильками шла на вечерний базар, вместе с ней шёл холодный снег, впереди леденел дождь, солнца не было восемь дней, с серых стен осыпался хвощ. Наступила зима: время спячки бога Агаччи, время нового года, замёрзшего моря, время, когда не снуют под ногами птицы, как кошки, когда синего неба как воды в плошке. Прибыли чужаки за поживой, их надлежало увидеть. Шла Цисина, собрав всю смелость, на дворцовый базар, веря в судьбы милость и вспоминала...
Вспоминала, как полгода назад нашла те останки бииссу, как подарком старушки драгоценные рёбра-наросты срезала. Как украдкой, сказавшись на утро больной, делала шпильки себе из обломанной ветки, подобранной по дороге. Как камень точильный легко скользил, до гладкого блеска полируя белое дерево, и ни один пальчик тот труд не занозил, а ниткой, растянутой на маленькой рогатине, так легко было вырезать фигурки из камня и дерева, что Цисина глазам своим не верила, но делала, делала. Каждый вечер шпилечки делала.
Священные рёбра долго не трогала, любовалась лишь изредка алыми каплями. И однажды осмелилась сделать навершие из той кости — милую фигурку сидящего котёнка. Или щеночка. Как не повернёшь, вечно по-разному казалось. Конечно, с того зверька пошли и другие, более точные, изящные. И руки уже не дрожали, а глаза видели форму как нужно, оставалось извлечь её с помощью нити и лезвий.
Днями снося толчки, насмешки и порку, ночами Цисина творила не покладая рук. Под доску в полу прятала новые шпильки и инструменты, а на столе оставляла лишь чертежи да ветки. Девочка знала: утром ходит проверка, в каждую комнату длинные лезут носы.
И вот в первый вечер зимних каникул, когда чужаки прибыли за глазами бииссу, Цисина, собрав свои шпильки и алые капли, направилась на самый большой базар у стены правителей острова.
И леденели щёки и руки, зубы стучали — холод бил до костей. Гнали с базарной площади пьяные стражи — Цисина терпела, искала уголок поскромней.
Стемнело. Люди гуляли по улицам, грея в ладонях фляжки с горячим сицшу из водорослей и мидий. Цисина ждала, едва не бросалась под ноги: "Купите, купите шпилечку! Красивую! Сама сделала! Недорого отдам!" Но все воротили носы, не взглянув. Живот подводило от голода, денег совсем не осталось. "Хорошие шпилечки ведь, — грустно думала девочка, ещё по приходу успев посмотреть товары других, — так почему не берут и даже не смотрят? Был бы у меня человек, кто бы мог за меня продавать, зажили бы!"
Но что толку мечтами себя баловать? Денег не было и вряд ли же будут.
Цисина хотела уйти, но примёрзла к стене, лишь тонкие ткани накидок отделяли тело от холодного камня. Голова от отросших волос и двадцати шпилек в них стала совсем тяжёлой, глаза закрывались, а дыхание сделалось редким. Цисина засыпала, а её засыпал снег.
Но вот голос и мягкий свет фонаря вырвали девочку из мертвящей дрёмы.
— Позволь-ка взглянуть! — И к лотку, привешенному к шее, склонилось лицо. В монокль человек оглядел шпильки. В стекле, искажая глаз, будто была вода. Цисина смотрела из-под ресниц, припорошенных снегом, не веря. А человек улыбнулся едко, пропел: — Кости бииссу, девочка. Меня не обманешь. А есть ли глаза?
— За хорошие деньги! — дрогнув губами, шепнула она.
— Сколько?
Цена пришлась человеку по вкусу. Костлявая рука сжала плечо. И ноги будто сами пошли. Горячо-горячо стало в ладонях от поданной фляги с живительным сицшу. Девчонка пила и не верила, шла без вопросов за тем длинноносым. Куда? Ей не ведомо. Но с каждым глотком голода будто бы не было, авось, убежать сможет коль что.