— Прошу тебя: успокойся. Я не причиню тебе вреда, — всё повторял и повторял он, как кукла шарманщика, без остановки.
— Пусти!
— Я тебя не отпущу. — И он крепче прижал Цисину к себе. От него пахло мятой и персиком.
Девочка выдохлась. И просто лежала, чувствуя под головой и спиной крепкие руки, которые лет через пять станут ещё крепче и больше. И странные мысли бродили в голове беднячки, а ониксовые птицы над головой мальчика будто в насмешку летели вдаль, изгибами крыльев возвещая крах всех надежд и желаний Цисины.
Море пело, и бледный рассвет едва-едва трогал линию горизонта, когда Сирил поднялся и поставил Цисину на ноги. Она не поднимала глаз. Он держал её за руку. Тёплый.
— Цисина, чем я могу тебе помочь?
Она не хотела рассказывать. Но стало так холодно. А потом снова тепло, когда он её обнял и повторил вопрос. Она обняла в ответ. И всё рассказала.
И всё завертелось.
Даже не так. На утро пришёл камердинер Сирила — в прошлом знатный резчик, увы, с годами растерявший силу рук и точность зрения. Но даже так, неловко щурясь, едва сгибая узловатые пальцы, он выкладывал перед девочкой самые редкие породы дерева, самые красивые огранённые камни, самую тонкую золотую слюду и жемчуг и рассказывал, рассказывал, рассказывал о тайнах мастерства.
До дня выбора лучшей шпильки в школе оставалось пять дней. Беднячку больше не пороли, не задирали. Сирил отгонял всех от Цисины, молча следовал за ней, и, стоило девочке обернуться, задавал неизменный вопрос:
— Как я могу помочь тебе, Цисина?
На следующий день, оставив надежду найти бииссу, девочка заперлась в своей комнате с подаренными материалами, готовясь приступить к делу. Но тут раздался стук в дверь.
— Это я, — послышался голос Сирила.
— Зачем ты пришёл?
— Открой дверь, я хочу тебя увидеть, Цисина.
Голос его был странным, опасным, как в прежние времена, но без едкой насмешки. Цисина открыла.
От Сирила сильно пахло горько-сладким — неприятно, — глаза блестели, а волосы, всегда заботливо уложенные, были в беспорядке. Он пинком закрыл дверь. Тяжело повернулся к Цисине.
— Уходи. Ты пугаешь меня, — попросила девочка, радуясь, что успела спрятать дары старой жрицы. Он покачал головой:
— Не так сразу. Ты знаешь, какой сегодня день?
— Нет.
— Сегодня день моего совершеннолетия, а через два месяца и два дня твой. Нам будет по четырнадцать, и мы можем обменяться свадебными шпильками.
— Ты пьян! — догадалась Цисина. — Уходи! Я позову охрану общежития!
— Моя охрана их отвлекает, — произнёс Сирил. Он стоял у двери, исподлобья глядя на девочку. Руки сжимались в кулаки.
— Поговорим, когда ты будешь трезв! — Цисина отступала, боясь его приближения. Она знала, видела, на что способны пьяные люди, и ей это не нравилось.
Сирил привалился спиной к двери, медленно задышал. Когда заговорил, голос полнился болью, слезами.
— Я узнал, что на том приёме наследник будет искать себе жену. Ты делаешь красивые шпильки, Цисина, я показал одну из твоих придворному мастеру, и он очень высоко оценил...
— Когда ты успел? — девочка вскинула руку к голове, а потом обернулась к кровати, в изголовье которой стояла коробка со шпильками. Да, недавно заметила, что кто-то в ней рылся, но Цисина уверила себя, что всё показалось.
— Послушай... Ты по-настоящему красива. Ты делаешь изумительные вещи. Я не переживу, если наследник выберет тебя. Если он заберёт тебя у меня, Цисина!
— Вот ещё! — взбрыкнула девочка, а сама подумала: "Так и не переживи!", мерзкий червячок злорадства проедал душу. Но Сирил был серьёзен:
— Цисина, молю, откажись!
— Я могу и не выиграть! Чего ты завёлся?
— Ты выиграешь, — обречённо сказал он и пошёл медленно к ней.
Цисина упёрлась спиной в стену — бежать было некуда. Сирил приближался.
— Я закричу!
— Нет.
Он накрыл её рот горячей ладонью, поцеловал свои костяшки пальцев и молча ушёл.
Цисина сползла по стене, колотясь от ужаса и внутренней боли. Было так страшно видеть задаваку Сирила таким. Но к утру всё прошло. Осталась лишь злость на него: почему он думает, что может её шантажировать? "Вот возьму и поймаю тебя на слове!" — едва слышно шептала Цисина, усмирив дрожащие руки, вырезая из дерева шпильку.
Сегодня в школе был выходной, можно всецело отдаться делу.