— Они копали, копали и докопались до сути, — сказал Кайзвальтер. — Возможно, Рубенко (военный атташе в Турции) намекнул, чтобы «соседи» начали расследование.
Пеньковский перебил Кайзвальтера:
— Но Рубенко ничего не знал, как и никто другой.
— Вот именно! Вот почему КГБ сказал: «Ищи, выясни что-нибудь», — ответил Кайзвальтер.
— Они докопались до сути, — сказал Пеньковский. — Были какие-то архивы из стран народной демократии и Германии, кажется. Я вас еще раз прошу, дорогие друзья, найти знакомых моего отца. Я уверен, что существуют те, кто знал его при жизни и служил с ним. Мой отец воевал в Ростове, Водосальских степях и двигался к Черному морю в новороссийском направлении{355}.
Матери моей было известно только, что мой отец пал под Ростовом. Говорят, большая часть офицеров-белогвардейцев была переправлена по реке на пароме и расстреляна. Это могло случиться там. Конечно, я исключаю возможность, что моему отцу удалось попасть за границу. У него были годы, чтобы попытаться связаться с нами. Он очень любил мою мать. Если хотите, я пришлю вам фотографию моей матери, она была исключительно привлекательна в юности. Просто красавица!
— Он мог бояться повредить ей, пытаясь связаться с ней из-за границы, — предположил Кайзвальтер.
— Нет.
— А может, он писал, но письма перехватывали? — спросил Кайзвальтер.
— Я вам скажу, была, в конце концов, масса случаев, когда и письма, и деньги достигали адресата под разнообразнейшими предлогами. Но, конечно, еще живы его бывшие друзья по работе, и в руках советских органов есть подробная информация по поводу ему подобных. Я уже вам рассказывал об этом. Я непременно пришлю вам фотографию моего отца. У нас с матерью штук пять фотографий — когда он был студентом в лицее, когда он окончил его и с моим дедом.
— Когда он закончил учебу? Где он учился инженерному делу? — спросил весьма дотошный Кайзвальтер. Он не просто пытался найти способ помочь Пеньковскому, информация была бы важна и для того, чтобы перепроверить собственную легенду Пеньковского.
Кайзвальтер, который вел дело Попова, не сразу проникся симпатией к Пеньковскому и его аристократическим манерам. Силой Кайзвальтера в общении с Поповым была его способность завоевать доверие Попова долгими часами совместной выпивки и разговоров. С Пеньковским и группой из трех человек ему негде было развернуться. Он вынужден был показывать свои знания в вопросах, которые задавал. Его знания о ГРУ были столь обширными в результате допросов Попова, что Пеньковский часто удивлялся, откуда Кайзвальтер все это знает. Однажды он даже пошутил: «Такое может знать только сотрудник ГРУ». То, что Пеньковский не зависел от Кайзвальтера полностью, как Попов, создавало между ними дистанцию. Кайзвальтер часто жаловался Бьюлику, что считает Пеньковского взрывным, романтически настроенным и трудно контролируемым. Бьюлик чувствовал, что Кайзвальтера унижает положение подчиненного. «Кайзвальтер понимал, что он сам должен был вести Пеньковского после своего успеха с Поповым», — вспоминал Бьюлик{356}.
Пеньковский объяснил, что его отец закончил Варшавский политехнический институт, но у семьи не было прямых связей с Польшей, несмотря на польскую фамилию, происходившую от дальних польских предков.
— Мой отец, из мелкопоместного дворянства, всю свою жизнь провел в Ставрополе, был там известным юристом. Для тех, из разведслужбы, в моем личном деле записано, что мой дед был дворянином, — горько засмеялся Пеньковский. — Свиньи они, в общем-то. Были бы умными, молчали бы об этом. Ну и что тут такого?
— А кем был отец Ленина? — поинтересовался Кайзвальтер, подразумевая, что отец Ленина Илья Ульянов не был рабочим или крестьянином, а тоже принадлежал к мелкопоместному дворянству.
— Что характерно, и вам это надо знать, моя жена ничего не знает о моем отце, я ей не говорил, только моя мать и тетка — сестра моей матери — знают. Моя мать писала объяснительную Шумскому. Ей было восемнадцать, когда она встретила отца, Владимира Флориановича Пеньковского. Вскоре после этого она вышла за него; родился ребенок. Отец часто уезжал. «Он мне говорил, что он инженер; и любому это было ясно, но я ничего не знала о деталях его работы». Так она написала, и у них есть это объяснение. «Может быть, он в чем-то и участвовал — как каждый настоящий мужчина, — его призвали в армию, и он должен был отслужить. Я ничего не знала о его политических взглядах и службе. Он иногда пропадал, уезжал по делам на несколько дней, потому что время было неспокойное, и все мужчины в этом участвовали». В таком духе она писала. Она написала объяснительное письмо очень умно. Шумский прочитал его и сказал: «Нет, нет, не пойдет. Не так ей надо было писать».