И все же Филиппа чувствовала, что у него до сих пор кровоточит глубокая душевная рана.
Филиппа знала, что родители Джеймса скончались, что какой-то сердечной привязанности, хотя бы любовницы, у него нет. Он очень привязан к своей сестре, и у него есть близкие друзья.
Значит, он не одинок.
Но есть что-то, что скрывается за внешней беззаботностью и жизнелюбием. Что постоянно держит его в напряжении и не дает по-настоящему привязаться к Робби.
Интуитивно Филиппа понимала, что Джеймс пытается бежать от какой-то тайны, подобно тому, как она – скрыться от шпиков Наполеона, и именно поэтому стремится к опасности.
– Что ж… Не буду нарушать ваш отдых, сэр. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Флип, – ответил он глухо.
Джеймсу грустно и одиноко, она не должна уходить, ей необходимо что-то предпринять.
– Если вы позволите, сэр…
– В чем дело, Флип?
– Могу я спросить вас, что значат ваши слова «честь истекает кровью»?
– Скончался один замечательный человек.
– А. – Она подошла ближе. – Люди умирают, такое случается.
Джеймс криво усмехнулся:
– Мудрая мысль.
Она пожала плечами:
– Нет. Простая истина.
Он вновь откинулся в кресле.
– Говоришь, люди умирают. А если люди умирают у тебя на руках, Филипп?
Она вступила в пятно света от огня в камине.
– Наверное, и такое бывает. Нельзя знать, как твой выбор влияет на мир.
Он фыркнул.
– Да ты философ. От брошенного камня по воде расходятся круги, это аксиома. – Он с преувеличенной осторожностью поставил стакан на боковой столик. – Если ты камешек, тогда я пуля. Несколько более прямой путь к смерти старины Уэдерби.
Филиппа присела напротив Джеймса на скамеечку для ног и минуту молча смотрела на него.
– Вы спустили курок? – тихо спросила она.
– В прямом или переносном смысле?
– В единственном.
Он вздохнул:
– Нет, я лично не спускал курок.
– Значит, вы имеете полное право оплакивать его кончину. Но вправе ли вы винить себя? Или вы просто потакаете своим слабостям? – Именно эти слова она давно должна была сказать своему отцу.
Он выпрямился.
– Потакаю слабостям? Да как ты смеешь?
Она кивком указала на графин.
– А пьете вы ради кого-то? Или ради себя? Мой опыт подсказывает мне, что алкоголь способен унять боль только того, кто пьет. Вы сидите здесь в темноте и пьете, и я должен спросить: ради кого? Ради того, кто умер? Или ради себя?
Джеймс некоторое время пристально смотрел на нее, с каждой секундой глаза его темнели, и гнев, казалось, вот-вот вырвется наружу. Филиппа испугалась. Она здорово рисковала, решившись на такую откровенность. Но ей больно было видеть, как еще один дорогой ей человек пытается втоптать себя в грязь из-за ложного чувства вины. Если бы кто-то в свое время сказал эти слова ее отцу, возможно, сейчас она не была бы так одинока.
Ее вынужденное одиночество причиняло ей невыносимую боль. Как бы ей хотелось рассказать Джеймсу обо всем, что с ней произошло, о своем путешествии, об отчаянии, которое охватывало ее порой, о разочаровании и безысходности, которые она испытала, добравшись наконец до Лондона.
Он говорил, что знает, что такое голод. И она верила ему. Он выслушал бы ее, если бы она рассказала ему о своем прошлом. Выслушал бы и посочувствовал ей и, возможно, даже помог.
Или… нет. Именно из-за этого «нет» ей придется хранить молчание.
Джеймс зло усмехнулся. Потом, словно спохватившись, тряхнул головой.
– Ты абсолютно прав, Филипп. Это был момент драматического самобичевания. Довольно глупо с моей стороны предаваться унынию, когда еще многое предстоит сделать.
Филиппа лишь осторожно кивнула, наблюдая за ним. Казалось, он наконец выбрался из трясины и теперь, задумчиво глядя на огонь, готовится к решительным действиям Филиппа поднялась, решив не мешать его размышлениям.
– Сядь.
Глава 16
Филиппа оцепенела от неожиданно резкого приказания, искра протеста вспыхнула в ее душе, но мистер Каннингтон – хозяин, и она должна подчиниться. Секунду помедлив, Филиппа опустилась на скамеечку, в конце концов, она просто устала от этой ночной борьбы с мрачным настроением Джеймса.
– Мы могли бы поговорить на другую тему, если хотите.
– Давай поговорим о тебе, мой молодой друг.
– Обо мне особо и говорить нечего, – пожал плечами Филипп.
Джеймс едва видел молодого гувернера, поскольку, несмотря на горевший камин, в комнате было довольно темно, да и перед глазами у него все расплывалось.
– Ты сделал что-то интересное со своими волосами, Это новая мода, неизвестная мне?
Филипп попытался пригладить непокорные волосы, но сдался и пожал плечами.
– Я принимал ванну.
– Опять? Господи, Филипп, ты прямо как девочка, моешься чуть ли не каждый день. Нет, я ничего не имею против. Мыло – замечательная вещь. Надеюсь, тебе удастся приучить Робби им пользоваться.
– Я предпочитаю… я обнаружил, что дамам нравятся мужчины, которые часто принимают ванну.
– Понятно. Твой обширный опыт и все такое прочее.
Джеймс хмыкнул и помотал головой. Он не знал, то ли бренди наконец начал действовать, то ли присутствие Филиппа развеяло его мрачное настроение, но в любом случае был признателен юноше. Приступы мрачной меланхолии, одолевавшие Джеймса после того, как он побывал в плену, тревожили его. Джеймс слышал, что воинам после жестокого сражения приходилось бороться с демонами настроения и раздражительности, но он никогда не слышал о том, как они избавляются от этих демонов.
У его друга Саймона есть Агата. У Далтона – Клара.
– Ты когда-нибудь любил, Филипп?
Филипп отвернулся и посмотрел на огонь.
– Не знаю, сэр.
Джеймс кивнул.
– Я тебя хорошо понимаю. Как сказала бы моя сестра Агата в этом случае, значит, ты никогда не любил. Она любит человека, который некогда был моим лучшим другом.
– Сэра Рейнза? А разве теперь вы не друзья?
– Друзья. Но он теперь в некотором роде принадлежит ей, и это мне не совсем понятно. Лорд Этеридж тоже недавно женился и без ума от своей жены…
– И вы задаетесь вопросом, когда же наступит ваш черед?
Джеймс повернулся и посмотрел на Филиппа.
– Нет. Когда-то я задавал себе такой вопрос. Но теперь мне не до любви, у меня другая цель. – Он жестом указал наверх, – С того момента, как появился Робби. Наследник.
– Вы усыновили его, с тем чтобы сделать своим наследником? Он не ваш, сын?
Джеймс пожал плечами:
– Не вижу особой разницы.
Филипп опустил глаза.
– И вы не собираетесь обзаводиться семьей? А у вас был кто-то на примете до того, как вы поставили перед собой эту другую цель?
– О да. Она отличалась от других. Красивая, изысканная, совершенная, занимательная и остроумная. Стройная фигура, прелестные глаза, к тому же без ума от меня. Чего еще может желать мужчина?
– Ага. – Некоторое время Филипп молчал. – И что же произошло? Она вышла за другого?
– Понятия не имею. К сожалению, я ее так и не встретил. – При этих словах у Филиппа вырвался смешок, и Джеймс улыбнулся. – Ладно, Флип. Расскажи мне, о какой любви ты мечтаешь?
Филипп откашлялся.
– Ну… как вам сказать, это будет кто-то приятный.
– Тебе ведь наверняка требуется что-то более конкретное, чем просто вздохи, Флип. Как насчет фигуры? Полненькая, худенькая, соблазнительная? О какой именно ты мечтаешь?
– Ничего определенного, но, наверное, она должна быть натурой романтической. А вы? О какой женщине мечтаете вы? Или вы вообще больше не мечтаете о женщинах?
Джеймс слегка выпрямился в кресле, вид у него был обиженный.
– Конечно же, я мечтаю о женщинах! Я ведь не монах!
– Нет, вовсе нет.
Филипп казался очень взволнованным. Джеймс вновь расслабился.
– Черта с два я мечтаю о женщинах! Я обладал самой лучшей женщиной, какую только можно себе представить!