– Ты просто толстокожий, как слон.
– У тебя был еще брат? – не утерпел я. Про младшего брата отца мы знали – он сейчас опять сидел в тюрьме. Первый раз отсидел за убийство, вышел, побывал у нас в гостях и сел за разбой. Но про второго слышали впервые.
– Был, – отец как-то странно посмотрел на нас в зеркало заднего вида, – старший, Володька. Его убили. Некоторые считают, что его как раз Шпулечник и убил.
– Вить, – голос матери дрожал от напряжения, – хватит городить ерунду. Не сочиняй сказки. Нашелся выдумщик.– Ничего не выдумываю. Стакан с пчелами у бабки на подоконнике видела?
– Ну, видела, – пожала плечами. – И что?
– А то, что это Шпулечника работа.
– Какой-то бред сивой кобылы в лунную ночь. Тебя надо в дурку отправлять, пока ты не начал голым бегать по крышам на четвереньках и выть на Луну.
– Чего я буду выть на Луну?
– А чего вы, психи, на нее воете?
– Я откуда знаю? – пожал плечами.
– Вот и пора лечить, пока не знаешь. И прекрати курить в машине, у нас вся одежда дымом провоняет.
– Хорошо, – выбросил окурок в окно и он горящим угольком пронесся мимо заднего стекла.
Мы молчали до самого дома. Машина остановилась перед воротами, мать ушла в дом, а я возился с засовом ворот.
– А зачем Шпулечник баранов ворует? – тихо спросил отца Димка.
– Затем, что ему надо свою жизненную массу поддерживать, а баранина вкусное и питательное мясо. На Кавказе от баранины и вина сплошные долгожители.
– Он ест, потому, что у него растущий организм? – брат вспомнил любимое отцовское оправдание бездонности желудка.
– Он ест потому, что не совсем живой…
Я открыл ворота – отец загнал машину во двор.
– Это как?
– Ты не поймешь, да и Танька запретила пугать.
– А почему Шпулечник?
– У викингов и германцев был миф о Норнах, богинях, плетущих нити человеческих судеб.
– А при чем тут Шпулечник?
– При том, что нити жизней на себя наматывает, как на шпульку. Чеши спать, не забивай себе голову. Подрастешь, расскажу про Шпулечника.
Брат вылез из машины и пошел к дому, не услышав, как отец добавил:
– Если подрастешь…
II
II
– Новые времена – новые возможности, – похмельный отец постучал пальцем по столу, привлекая внимание. – Перестройка, ускорение, гласность, дали нам новые цели и методы, новое мышление. Это вам не старые хомуты с заборов тырить.
– Вить, ты прямо как Горбачев, – уважительно сказала мать, – тебе только пятна не хватает, а так, язык подвешен что твое ботало.
– Мастерства не пропьешь, – приосанился. – Так вот, про что я? Вам, дети, наше поколение вручает переходящее знамя.
– Какое? – заинтересовался Димка.
– Переходящее, – раздраженно сказала мать. – Что непонятного, балбес?
– А где оно?
Мать посмотрела на отца.
– Это метафора, – начал объяснять отец, – временами переходящая в гиперболу. Понятно?
Мы ничерта не поняли, но послушно закивали.
– Вот и ладушки, – отец кивнул. – Тань, подавай уху. Первейшее дело с похмелья – уха. Даже у классика было про помирает – ухи просит.
Мы начали хлебать жидкую уху из рыбы и лаврового листа с солью.
– Тань, ты рыбки то оставь, – сказал отец.
– Зачем?
– Вечером еще раз проварим, с морковочкой жареной, она за ночь застынет – заливное будет на неделю.
– Вить, может нам начать молиться перед едой?
– Тань, что за муха тебя укусила? К чему нам эта дурь?
– Мало ли… – смутилась мать.
После ухи мы с братом вышли во двор и сели на пни возле железного обода, служившего очагом.