Была она молодой, около тридцати, звали Вероникой. Это имя показалось Евдокии Филипповне очень красивым, ей даже немного завидно стало, потому что собственное имя, на ее взгляд, было обыденное, серое. И сама Вероника — красивая, зеленоглазая — вызывала симпатию. Евдокия Филипповна защищала новенькую от тех, кто в ее хмурой молчаливости видел высокомерие; у самой же Евдокии Филипповны суровая замкнутость Вероники вызывала робкое уважение.
Но ее робость усилилась, когда во время очередного рассказа о новой только что прочитанной книжке она перехватила мгновенный взгляд Вероники, которая сидела с отчужденным лицом, вперив глаза в пол. Евдокия Филипповна запнулась, зябко передернула плечами, но нашла в себе силы довести рассказ до конца, а выслушав все те же сердобольные суждения своих товарок, и совсем успокоилась.
И все-таки некоторое время молчала, замкнулась, хоть ей очень хотелось сказать, что в руки попала новая чудесная книга. Сама себе пересказывала, идя домой, отдельные эпизоды, все больше убеждая себя, что такая история тронет любого — даже зеленоглазую Веронику.
Но даже решившись, она еще несколько дней откладывала беседу о книге, которой жила. Один день Вероника была очень мрачной, мрачнее, чем обычно. В другой раз, уже идя в комнату отдыха, где собирались на обед, Евдокия Филипповна заметила, что новая работница, отвернувшись к окну, тайком вытирает слезы.
Однако настала какая-то добрая минута, и Евдокия Филипповна, волнуясь, начала рассказывать содержание прочитанного романа, да еще такими горячими, проникновенными словами, что все заахали, а у восторженной Наталки даже глаза стали влажными, и, перегнувшись через стол, она громко поцеловала рассказчицу.
Только теперь Евдокия Филипповна взглянула в ту сторону, где сидела Вероника, надеясь увидеть улыбку на ее красивом лице. Но увидела перекошенные губы и услышала хрипловатый прокуренный голос:
— Не на нас шито… — Обвела всех насмешливым взглядом и повторила: — Не на нас шито! Одно коротко, другое слишком длинно. То узкое, то кривое. А чтоб не видно было брака — бантики и мережки. Знаем, как это делается…
Все, что сидели вокруг круглого стола, расстроенно умолкли. Только Евдокия Филипповна, оскорбленная в самом дорогом, нерешительно спросила:
— А на кого же шито?
Вероника не торопилась с ответом. Закурила сигарету, пустила вверх колечко дыма, а потом уставилась в Евдокию своими зелеными глазами.
— И я над облаками летала. И я видела у него белые крылья за плечами. Никакой музыки мне не нужно было — только бы голос его слышать. Рукой коснется — дрожу. Так, как в книге написано… Поженились мы и твердо договорились — учиться. Обязательно учиться. Сначала, конечно, он. Мужчина — раз. А второе — очень стеснялся, что грузчиком работает. После армии, квалификации никакой… А уж как станет инженером, тогда я. Доктором хотела стать. А между тем надо было работать. Стипендия ж убогая. Спросите на швейной фабрике — среди первых была. И премии, и прогрессивка, и Доска почета… А тут еще ребенок, — выходит, дома у меня вторая смена. Беленькую сорочку, видите ли, свеженькую любил. Год за годом жилы из себя тянула. «Ой, ой, у Вовочки испытания, у Вовочки практика. Ему условия нужны, ему тишина необходима». Засмеется — сияю. Поцелует — я на седьмом небе. Бывало, и зацепит порой болезненно — молчу. Однажды знакомил меня со своим однокурсником: «Моя Вероника, студентка мединститута». Я только рот раскрыла, а он мне глазами приказывает: «Молчи!» Уже потом раскумекала: «Да он же стыдится меня, ему уже, видите ли, швея не годится». А тогда я только усмехнулась. Дома он оправдывался: «Ну будешь студенткой, какая разница?» Я тоже подумала: какая разница? А мне бы грохнуть кулаком о стол.
— Так сразу же и грохать? — скривившись, спросила Наталка. — Стоит ссориться из-за такой мелочи?..
Вероника даже не взглянула на нее.
— Стоит! Потому что это, верно, и было начало… Что тут долго турусы разводить? Выучился на инженера и махнул к другой. Потому что встретил не просто любовь, а существо идеальное, интеллектуальное… Спросите: а что оно такое? Да те самые цацки-бантики, о которых в романах пишут.
Она прибавила еще несколько крепко перченных слов. Наталка всплеснула руками и громко захохотала. А Евдокия Филипповна охнула, покраснела. И это рассмешило всех. Кроме Вероники, конечно, которая вскочила и пошла в цех.