А они оба ничего не замечали. Ни света прожекторов, которые ловили их вечерами, ни шепотков. Ни взглядов, разнообразие которых было достойно удивления: любопытные и осуждающие, завистливые и доброжелательные.
Ходили только вдвоем. Не ходили — плыли над землей. Смотрели поверх людских голов куда-то вдаль, на море, на вершины гор, и видели там что-то, другим глазам недоступное.
Неизвестно, почему обитатели санатория, встретив их, невольно замолкали. Лишь теперь, как следует разглядев, все пришли к выводу, что оба удивительно хороши. О чем же, интересно знать, они часами разговаривают? Даже издалека видно — горячо, наперебой.
Спортсмен и на этот счет имел свое мнение. Собственно, не свое, но он и не претендовал на оригинальность.
— Больше десяти минут я еще никогда с женщиной не беседовал. А этот паренек сыплет словами. Но что ей слова?
Что-то в этом роде сказал он и Ларисе. Разумеется, с глазу на глаз. Но теперь, когда она вся светилась, не сочла его достойным даже своего презрения.
Бросила взгляд, исполненный искреннего детского удивления, и воскликнула:
— Мать моя, такой совершенный комплекс мускулов и такая ущербность мозгового аппарата!
— Что-что?..
Но Лариса уже исчезла.
5
В санаторий прибывали новые люди. Но даже они, впервые увидев Левка, замечали, что с юношей творится что-то странное. Он иной раз хотел сдержать улыбку, но она сама собой вспыхивала, смущенная, счастливая. В его зеленовато-дымчатых, как облачка, глазах можно было просто читать. Там большими буквами было написано, что ему — ему одному! — выпало на долю счастье, какого до сих пор не пришлось изведать ни одному человеку! Люди, вы ничего не знаете! Знаем лишь я и она. Единственная. Лучшая в мире.
А в то же время им владело наивное убеждение, что его и ее сокровенная тайна скрыта за семью замками. Никто ни о чем не догадывается…
Лариса вела себя сдержанно. Однако взгляд, гордый поворот головы, звучание голоса, когда и обыденное слово полно музыки, — все говорило о том, что она не в силах таиться. Да и почему она должна таиться? Левко с ней, она счастлива, что может дарить ему все, чем красен мир.
Как все, они выбегали на утреннюю гимнастику. Как все, трижды в день приходили в столовую, где их ожидали винегрет, борщ, котлеты и жиденький компот. Как все, гуляли по набережной, кормили крикливых чаек. Но все остальные видели обыкновенное небо и хмурое зимнее море, а эти двое переступали с волны на волну, догоняли корабль с голубыми парусами, над которым носились пламенные жар-птицы.
На этом фоне скороспелый роман спортсмена с новоприбывшей молодой женщиной почти не привлек внимания. Высокие, статные, они представляли едва ли не самую заметную пару на всем курорте. Но заинтересованный взгляд, обращенный к ним, сразу же становился равнодушным.
— Имитация! — определил какой-то иронический наблюдатель.
Словцо в тот же день облетело весь санаторий, и стройная, спортивная пара перестала вызывать интерес.
Женщина в цветастом кипела. Даже давление повысилось. Словесного протеста ей было мало. Она призывала к беспощадной борьбе с моральным разложением. Возненавидев спортсмена, разочарованная инертностью общественности, «цветастая» уехала на пять дней раньше срока. На прощание она решительно заявила, что спортсмен просто самозванец. Никакой он не чемпион, а лишь любитель-халтурщик. Левко же вовсе не физик, а обыкновенный лодырь и дармоед. Что касается Ларисы, то «цветастая» тоже раскусила и эту кралю. Не врач, а в лучшем случае фельдшер и к тому же особа весьма подозрительная.
Этой многогранной темы хватило на целый день.
Мужчина в берете уже больше ни с кем не делился своими впечатлениями о ненароком услышанном и увиденном.
А именно ему почему-то случалось больше других видеть и слышать. Может быть, потому, что сидел за соседним столом, что одиноко бродил по безлюдным тропинкам. Иногда он видел Ларису и Левка на довольно далеком расстоянии, но, говорят, есть люди, которые умеют слышать сердцем.
— Как хорошо, что я заболел, — не раз говорил Левко. — Мы тут встретились с тобой.
— Не говори так, — хмурилась Лариса. — Мы все равно встретились бы. Рассказывай дальше.
— Дальше?.. После короткой остановки в Стамбуле — Средиземное море. Слева Африка. Суточная стоянка в Марселе. С утра до вечера бродил по городу. И вот сине-зеленая Атлантика. Сидишь на палубе, дышишь, дышишь… Азорские острова… Помнишь, у Маяковского: «…и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова». Это Маяковский — обо мне.