Через несколько дней скучный голос с телефонной станции напомнил ему об оплате. Он молча положил трубку.
Аппарат отключили. Теперь черная трубка уже не скулила и не тревожила.
Когда в свободную минуту Кривозуба опять распирало желание рассказать о новых достижениях взаимного телефонажа, Таращук кривил губы в презрительной усмешке. Так опытный человек, следя за ловкими руками карточного фокусника, наперед знает, в чем тут трюк.
Как-то к нему подошел тихий, молчаливый бухгалтер Панчишин и, заикаясь от радости, сказал:
— Я… я уже т-тоже дождался о…очереди.
— Какой очереди?
— На телефон! — голос стал уверенным. — Все в порядке. Только сейчас нет аппаратов…
— Бросьте, бросьте! — с неожиданной для самого себя горячностью воскликнул Таращук. — Нет покою ни днем ни ночью. Звонят, звонят…
Панчишин покачал головой:
— Что вы! Как же без телефона? Мы с женой столько ждали…
— На черта вам этот звон? — Таращук даже покраснел. — Живите себе спокойно. Я, например, сам не рад.
В глазах Панчишина Таращук разглядел что-то очень знакомое — лихорадочный блеск и необоримое упорство.
— От всего сердца советую вам…
— Без телефона? Что вы! — твердо сказал Панчишин. — Я к вам… Я вас очень прошу: подскажите, пожалуйста, где бы мне достать желтый, под цвет мебели, телефонный аппарат?
1980
Пер. А. Островского.
РАЗГОВОР, КОТОРОГО ОН ТАК ДОЛГО ЖДАЛ
В самолете все было белым-бело. Стюардесса плыла не касаясь пола, вся в белом, какая-то нескладная, пожилая, хотя в рекламных проспектах и в кино всегда изображают стюардесс в голубых костюмчиках, стройных, хорошеньких, как куколки.
К нему же подошла немолодая женщина, на ее усталом лице он не заметил ни малейшего следа косметики…
Но нет, это уже не самолет. Когда же он прилетел и как очутился в этой гостинице, где тоже все белым-бело? И та же женщина, но уже не стюардесса, а горничная, плывет по комнате, не касаясь странно-белого пола. Хотя он и привык к самолету, а все же в голове гудит. Самая неприятная вещь — посадка. Падаешь, падаешь… Вот и сейчас: лишь опустишь веки — летишь в пропасть.
Он раскрыл глаза и с минуту внимательно разглядывал женщину. Все-таки это немного странно: стюардесса и горничная одновременно. А впрочем, тут, в тихой комнате, было естественнее видеть пожилую женщину в белом, склонившуюся над ним. Губы ее медленно шевелились, он скорее догадался, нежели услышал.
— Чаю? О, спасибо… С удовольствием выпью горяченького. — И вдруг громким голосом сказал — у нее удивленно расширились глаза: — Пускай он подождет. Я дольше ждал. Если хотите знать, я ждал этого разговора десять лет. Пожалуй, четверть века! Это ужасно. А может быть, смешно? И то, и другое… — Хриплый кашель, смех вырвался из его груди, налил краской пятна на впалых щеках. — Так можно и окочуриться! Но я дождался… Скажите ему, что прилетел только для этого разговора. Пускай подождет — я выпью чего-нибудь горяченького. Лучше кофе. Только поскорее!..
— Успокойтесь, — тихо сказала женщина в белом, вытирая его влажный лоб. — Вам нельзя волноваться.
— А я и не волнуюсь, — четко проговорил он. — Я только устал от самолета. Ревут моторы, и качает… Голова кругом. А хуже всего — посадка. Даже не помню, как я очутился в вашей гостинице. Тут, слава богу, тихо. А лететь надо было. Вы понимаете, я уже не мог больше откладывать. Это, наверное, не только мой грех. Вот откладываешь и откладываешь какое-нибудь дело, а там глядишь — и поздно уже… Три тысячи километров в наше время — ничто. Да хотя бы и пешком. Я уже не мог ждать. Должен, наконец, сказать ему все. Ну что ж, пускай войдет. Скажите ему. Что же вы молчите? — Глаза его затуманились. Грудь заходила ходуном. Из нее вырвался сдавленный крик: — Вы хотите его спрятать? Кто вы такая? Зовите сюда немедленно…
— Сейчас, сейчас, — сказала женщина в белом. — Еще минутку…
Она поднесла к его рту маленький стаканчик. Он с трудом поднял голову, проглотил жидкость и, глубоко вдохнув воздух, сказал:
— Еще минутку можно. Ведь и до сих пор гудят моторы — такая голова! А немного погодя пускай войдет. Я привык, что ко мне входят запросто. Каждый, у кого есть дело, — пожалуйста, заходи! Конечно, начальник цеха это только начальник цеха… А у вас тут какая-то странная гостиница. При каждом номере личная секретарша, что ли? Смешно даже. Я не требую, чтобы мне докладывали о каждом посетителе. И почему вы в белом? Это такая форма, что ли? Все белое-белое… А который час? Пора, пора!