Врачи всегда так говорят. Терпеть и ждать. Однако дни тянутся нестерпимо долго.
Должна была, впрочем, согласиться, что и правда самое страшное позади. Самое страшное — это та ночь, когда Михайло, застонав, упал навзничь возле кровати. Когда приехала «скорая помощь» и доктор в первую же минуту сказал: «В больницу, немедленно!..» Когда санитары положили его на носилки и понесли, а она со страхом крикнула: «Как вы несете? Ногами вперед!..»
Потом в квартире наступила жуткая тишина, и она в одиночестве до изнеможения ходила из угла в угол, стиснув руками голову, беспрестанно шепча дрожащими губами: «Михайло, Михо, что с тобой?..»
На рассвете побежала в больницу. На крутых пригорках, меж купами деревьев, вздымались каменные здания, от сурового вида которых у нее сжалось сердце.
На дверях первого корпуса, к которому подошла Ольга, висела табличка: «Терапевтическое отделение». В другом находилась хирургия. В старом трехэтажном здании помещалась клиника нервных болезней. Двери еще были закрыты, и Ольга, не заметив звонка, постучала — довольно сильно — кулаком.
Пожилая медсестра с покрасневшими от бессонницы или усталости глазами сказала:
— Вы б еще ночью загромыхали.
— Я, я… Извините… Как мне узнать о муже?
— Для этого есть определенные часы, — еще более сердито сказала медсестра, уже закрывая двери, но мелового цвета лицо Ольги и лихорадочно горящие глаза заставили женщину в белом халате уже другим тоном спросить: — Как фамилия?
— Сахновский.
Медсестра отступила на шаг.
— Садитесь, — показала на скамейку. — Доктор не спал целую ночь. Все с вашим мужем… Недавно на полчаса лег, — как его будить?
— Я подожду, — умоляюще прошептала Ольга.
Женщина ушла.
Ольга посмотрела на часы. Было четверть седьмого. Она напряженно прислушивалась. Из глубины коридора долетали приглушенные голоса. Жадно ловила каждый звук, надеясь услышать голос мужа. А может… Может, откроются вон те двери, и сам он выйдет и усмехнется: поехали домой!
Проходили санитарки, кто с ночным горшком, кто со шваброй.
Какие-то двери открылись, и высокий человек в куцей в клетку пижаме медленно, порой придерживаясь рукой за стены, направился по коридору к другим дверям.
Ночная тревога овладела ею с новой, еще большей силой. Тут ждать было тяжелее, чем дома, потому что должна была сидеть неподвижно. Стало холодно, и Ольга, чтобы согреться, вся сжалась в комок, низко опустила голову. Не заметила, как к ней приблизился человек в больничном халате. Испуганно подскочила, когда он оказался перед ней.
— Мой муж… Сахновский.
Не видела его лица, только расплывчатое желтое пятно, откуда на нее сквозь стекла очков внимательно смотрели темные глаза.
— Положение серьезное. Лечим, — проговорил тихо.
— А можно мне… На минутку.
— Нет, нельзя.
— Я только два слова! — умоляюще протянула к нему руки.
— Какие слова? — с досадой сказал доктор. — Ведь он без сознания.
— До сих пор? — ужаснулась Ольга.
Врач развел руками. Очки неестественно увеличивали налитые усталостью глаза.
— Он… он поправится? — вырвалось у нее сдавленным голосом. Ольга дрожащей рукой дернула воротник блузки, точно петлю, что не давала дышать.
— Поправится, — услышала спокойный голос — Прилагаем все усилия.
— А что с ним? Что с ним?
Тем же тихим, ровным голосом доктор объяснил:
— Острое нарушение мозгового кровообращения. Можно сказать и иначе: инсульт.
— Это очень… опасно?
— У каждой болезни свои опасности. Будем лечить.
— А что… что… — Судорога сжала ей горло. Глаза наполнились слезами такими крупными, что веки не выдержали их тяжести, и они скатились, а за ними полились другие все быстрей и быстрей.
— Простите, — сказал доктор. — Больные ждут. Как раз сейчас у вашего мужа капельница.
Это уже потом она увидела такое приспособление — капельницу, из колб которой в вены больного медленно всасывается прозрачная жидкость.
Это уже потом ей осторожно объяснили, что «инсульт» — кровоизлияние в мозг, ведущее к нарушению его важных функций. В данном случае — утрате памяти и искажению речи.
Ольга вспомнила, что в книгах встречала такое выражение: апоплексический удар. Ее охватил страх, а вместе с ним и удивление. Из того, что она читала, явствовало, что апоплексический удар — это беда чревоугодников с бычьей шеей. Но ведь ее Михайло и в шестьдесят лет имел спортивную фигуру, ел мало, пил еще меньше. Правда, нервы, давление… Да кто в наше время обходится без нервов. У кого не бывает пресловутых неприятностей на работе?