О н. Нет, я не максималист, потому что максимализм означает нетерпимость, навязывание своей мысли другим, самоуверенность. Это мне чуждо. Для меня самое главное — всегда и везде думать об одном: достойно прожить жизнь.
О н а. Это нелегко.
О н. Знаю.
…На его столе, среди бумаг, нашла недописанное письмо Константину Торянику, фронтовому товарищу, человеку, близкому Михайлу. Они постоянно переписывались, часто говорили по телефону, а раньше почти каждый год встречались в День Победы. А еще они отмечали свой памятный день — второе марта. В этот день — в сорок третьем году — саперы чудом нашли и спасли от смерти десять бойцов, в том числе Михайла и Константина. Их вытащили из подвала, который был засыпан развалинами рухнувшего пятиэтажного дома. Каждый раз, когда Костя, с непременными шутками, рассказывал об этом, Ольга приходила в ужас: «Хватит! Хватит! Как вы можете смеяться?..»
Письма Михайла Торянику Ольга перечитывала столько раз, что отдельные отрывки четко вставали на том же внутреннем экране. Стремительный летящий почерк, строчки одна за другой рвутся вверх.
«…Беспрестанная карусель. Некогда собраться с мыслями. Недели, месяцы поглощает суетня. Бежишь и раскрытым ртом хватаешь воздух. Но вдруг что-то ударит в грудь, остановит — даже качнешься. Стой, подумай! Легко сказать… Не разучились ли мы, брат, оглядываться вокруг и думать? Бежим!»
— Донервничался, добегался, — прошептала Ольга. — Это я виновата, я виновата. Должна была бороться. И теперь буду бороться за каждый спокойный час.
«…Давно не видел Павла. Именно встреча с ним и была тем толчком: остановись, подумай! Каким он запомнился нам смолоду, Павло — Павлик — Павлуша? Смелый, способный, гордый. А что стало? Слушал его, и все во мне кипело. Как можно спокойно, без душевных терзаний, даже охотно поступаться своим человеческим достоинством? Как можно подчинение духовно убогому, к тому же еще и хищному человеку считать вполне нормальным явлением? Я почувствовал в нашем Павлуше какую-то физиологическую потребность прислуживаться. Ты б только посмотрел на его улыбающееся и самодовольное лицо: «Я реалист». Он уверенно, даже с ноткой превосходства повторяет: «А зато…» Дальше я услышал много поучительного из той науки, которая называется: «Как надо жить…» Мне б, дураку, записать, а я…»
Дальше две строки были сплошь зачеркнуты, а потом:
«Представь, друг, сто, двести таких Павлуш…»
На этом письмо обрывалось. Сбоку другим карандашом было дописано:
«Напомнить Косте стихотворение из Тарасового «Кобзаря», где: «Мы сердцем голы догола…»
Было уже очень поздно. Ольга лежала с открытыми глазами:
— Михо, мой родной Михо! Таким ты был у меня.
И замерла.
— Как я могла подумать о нем в прошедшем времени?.. Как я могла!
Подбежала к телефону и дрожащими пальцами стала набирать номер дежурного врача. Знала, что этого не надо делать. Знала, что ночное дежурство у тяжелых больных уже само по себе нелегкое испытание для нервов. А тут еще врывается раздражающий звонок. Но ее била дрожь, ничего не могла с собой поделать.
Залепетала, заизвинялась. Хорошо, что трубку взяла милая и заботливая Клава.
— Только что была в палате. Он спит. И вам нужно как следует выспаться.
Но она еще долго не спала, упрекая себя: «Как я могла подумать о нем в прошедшем времени?»
В это утро у нее была куча дел. Прежде всего надо было оформить Михайлов больничный лист. Шла в его «Каналстрой» с тяжелым сердцем. Будут спрашивать, лезть в душу со своими вопросами… Однако председателем месткома оказался человек тактичный. Сочувственно вздыхая, подписал больничный лист. Выразил добрые пожелания и крепко пожал руку.
Неизвестно откуда про ее приход узнал Яков Залозный, приятель и коллега Михайла, который звонил чуть не каждый день. Подбежал, протянул обе руки, испытующе заглянул в глаза:
— Ну как? Идет на поправку? Идет на поправку, — сам же ответил на свой вопрос. — Я оптимист — все будет хорошо. Вот увидите! Такой человек, как Михайло, одолеет все болезни…
Потом укоризненно покачал головой:
— Мы с Людмилой так волнуемся, так волнуемся, а вы не звоните.
— Но ведь вы звонили…
— Звоним, не забываем. Я понимаю: у вас волнений и забот хватает, только не надо забывать старых друзей.
— Я не забываю. И очень благодарна за внимание.
Горько подумала: «Время ли сейчас выяснять, кто кому первый звонит?»
— Были в бухгалтерии? — спросил Залозный.