Профессор неделю назад сказал ей: «Не волнуйтесь. Все войдет в норму». Когда же она рассказала про это странное «не знаю», профессор даже рассердился: «Ваш муж переборол такую болезнь! Считайте, заново на свет родился. А вы про какие-то мелочи…»
Правда, какое это имеет значение? Если даже память Михайла и в дальнейшем не сможет все и всех поставить на свое место?
Но тут ее ледяным холодом пронзила мысль: а что, если это нарушение самой психики? А что, если однажды он скажет о ней, о жене: «Не знаю»?
На миг оцепенела от страха. Однако спокойное лицо мужа, осмысленная задумчивость в глазах, е г о задумчивость дали ей силы прийти в себя.
Следом за этим неожиданная мысль уже по-иному взволновала и захватила ее. Фантастика? Однако какая порой желанная, горячо ожидаемая и нужная. Что, если б можно было стереть резинкой в памяти отдельные дни и лица? И события и людей увидеть по-новому, высказать иное суждение, сделать другие, чем раньше, выводы. «Я б тоже не возражала, — подумала она, — кое-что и кое-кого стереть резинкой». На миг в ее воображении предстала особа из того круга, в котором возникают и лопаются болотные пузыри, известные под пресловутым названием «неприятности на работе»… Опомнилась и чуть не вслух проговорила: «Ну и дофантазировалась! С ума сойти можно… Это мне, мне надо обратиться к психиатру».
— Чем меня привлекает Рубчак? — неожиданно заговорил Сахновский, видимо продолжая свои мысли вслух. — Две черты в нем кажутся мне особенно значительными: во-первых, никогда не скажет на белое, что это черное, и никогда, кому бы то ни было в угоду, не очернит белое. Не прячется в уютный уголок между «да» и «нет». А во-вторых, глубоко презирает тех, у кого стрелка в голове повернута на указатель: я, мое, мне…
— У тебя ж и формулировочка… — усмехнулась Ольга, с восхищением глядя на мужа: «Не потеряла, ничего не потеряла эта светлая голова».
— Сколько дней мы с ним побродили в Таврических степях! — вспомнил Сахновский. — Сколько ночей провели в беседах у костров! Сколько пыли наглотались… А как поджаривало и пекло нас херсонское солнце!
— Помню, каким ты возвращался из экспедиций. Мы с Васильком называли тебя вождем негритянского племени тавричан.
— Адская работа! Да не так изнуряла эта работа, как лютая жажда. На трассу воду подвозили в кадках, горьковато-соленую, да еще и теплую. Представляешь? С души воротит… Зато какой радостный день был, когда пустили днепровскую воду на первую делянку канала!
— Я же к тебе приезжала, — напомнила Ольга.
— Ты приезжала через два года, когда днепровская вода уже вошла в быт. Подросли сады, появились поливные поля, виноградники. А до этого? Представляешь, собрались тысячи людей, мчались издалека, чтоб собственными глазами увидеть и попробовать сладкую воду. Кто пьет, кто смывает пыль с лица… А у стариков слезы на глазах. Ведь целую жизнь страдали от жажды. Даже той горько-соленой воды постоянно не хватало. Мы были горды и счастливы. Поработали! А через неделю Рубчак поймал на удочку утенка.
— Какого утенка? — засмеялась Ольга. — Что ты выдумываешь?
— Ничего не выдумываю: утенка. Рубчак, мужик запасливый, захватил в дорогу спиннинг. «Вот, говорил, удивлю степняков, наловлю рыбы там, где ее никогда не было: за сорок километров от Днепра». А какой-то смышленый новосел перегородил делянку канала сетками и пустил утят. Это тоже было чудо: утята, а потом и утки в степи… Выдернул Рубчак двух-трех окуньков, а потом — утенка. Хохочем!.. Как раз в ту минуту хозяйка подошла. Рубчак извиняется, а у нее слезы кап-кап… Так молча и понесла мертвого утенка в руках. Рубчак прямо побелел. Помчался, не глядя на ночь, в Херсон. Утром привез полдесятка инкубаторных утят. Взяли еще и бутылку. Пошли мириться.
— Солидные люди как мальчишки…
Потом с горечью Ольга добавила:
— Как вы работали!.. Сколько сделали для людей!
Сахновский, как всегда, понял недоговоренное.
— Ты хочешь сказать, что нашу работу не оценили как следует? Что Рубчак не случайно ушел из «Каналстроя»? Кто же недооценил? Контора, чиновник? А мы не для них работали. Там, в степи, ценят каждую каплю воды. И помнят нас. Это главное.
Минуту спустя снова спросил:
— Что могло случиться? Не звонит, не отзывается. Где-то у меня был телефон Рубчака. Искал, искал…
Ольга подошла к мужу, положила руку на его плечо и, прижавшись щекой к щеке, сказала:
— Не суши себе головы. Я узнаю. Может, длительная командировка? Всякое бывает… У нас один сотрудник поменял квартиру, а в том доме, где он сейчас живет, еще нет телефонов.