Сам неразговорчив, Андрон и другого не торопит: должен человек собраться с мыслями.
— Скажи, Андрон, — наконец начал Рогачук, — это ты Калеснику крест сделал?
— Я, дядя Степан.
— Сам велел?
— Сам…
Удивительно Рогачуку, отчего это человеку на крутом пороге вздумалось кресту поклоняться, а за тем порогом — под крестом лежать.
— А из какого дерева? — спросил Рогачук. — Крест покрашен — и не разобрать.
— Да какое было. Сосна…
— Дуб крепче.
— Дело известное — крепче.
— А если из цемента? Да еще в середине проволоку?
— Тогда навеки, — сказал Андрон и искоса посмотрел на Рогачука.
— Хм… Навеки. — Рогачук покачал головой. — А скажи, Андрон, как вот такая хвигура называется? — Он взял палку, начертил на земле. — В Киеве, на военном кладбище видел…
— Обелиск.
— О-бе-лиск, — почтительно выговорил Рогачук. — А сверху звезда.
— Обязательно, — подтвердил Андрон. — Раз обелиск, звезда — непременно.
Рогачук задумался. Перед его глазами встали ровные шеренги обелисков, виденные им на киевском кладбище. И столбцы имен, выведенные золотыми буквами. Нет, размышлял он, золото тут ни к чему. Темной краской нужно.
— Кому-нибудь из родственников? — прервал молчание Андрон.
— Да как тебе сказать… — Умолк Рогачук. Андрон не торопит, тоже молчит. — Э-е, что тут в жмурки играть, — рассердился неизвестно на кого Рогачук. — Фактически дело такое: выстругаешь, Андрон, мне такой обелиск — из дуба, а можно отлить из цемента. Чтобы добротная была работа.
— Что вы, дядя Степан! — нахмурился Андрон. — Вы еще… ничего себе.
— Пустой разговор! — строго оборвал его Рогачук. — Мне лучше знать. Я уже командиру пакет отослал. Боевое донесение. Знаешь, что это такое?
Рогачук поднялся и пошел, а оторопевший Андрон еще посидел немного, потом швырнул окурок и сердито растоптал его сапогом.
4
Была у Степана Рогачука еще одна забота, и он направился к Федору Балабану, которого вся Тернивка почитала тоже как отменного мастера. Тракторист, комбайнер, слесарь. Если нужно, то и в электричестве разберется, да и на охоте не из последних.
Скрипнула калитка. Федор стоял у хаты.
— Добрый день, дядя Степан, проходите.
— Лучше здесь, на лавочке, посидим. Это что? — кивнул на сложенный кирпич. — Гараж строишь?
— Есть такая мыслишка: пора механизироваться.
— Хорошее дело, — похвалил Рогачук. — Табачком разживусь?
Федор достал сигареты. Рогачук недовольно скривил губы, но взял, закурил.
— Как свекла?
— Копаем. Вот пообедал и опять… — Федор беспокойно посмотрел на небо. — Хоть бы недельки две постояло.
— Постоит, — уверенно сказал Рогачук, по-хозяйски строго окинув взглядом тяжелые облака.
И Федор успокоился: дядя Степан слов на ветер не бросает.
Помолчали.
— Молодец, Федор, прекрасный салют устроил на День Победы, — будто неожиданно вспомнил Рогачук, хотя именно это и вертелось в голове.
Федор смутился.
— Ну-у… Лишняя чарка — лишняя дурость. Напугал баб. Еще и начальство рассердилось.
— Не имеют права. На День Победы и нужно, чтобы гремело. — Рогачук замолчал, а в голове свое. — У кого из наших ружья есть?
— У кого?.. У Кирилла, Юхима, у старика Дудника, у Задорожного.
Рогачук загибал короткие пальцы.
— Фактически с тобой пятеро?
— Еще у Зинченко и у Павла Мищенко. Только пока не зарегистрированы.
— У семерых выходит! Как раз отделение.
— Какое отделение? — не понял Федор.
— Пехотное, конечно. Семеро бойцов. Тебя командиром назначаю. А боевая задача такая: скомандуешь, чтобы на прощанье разведчику салют пальнули. Уразумел?
— Салют? — Федор непонимающе смотрел на Рогачука.
— Наш лейтенант Довгаль, это он уже потом старшим лейтенантом стал, после каждого боя салют устраивал. Чтобы, значит, воинскую почесть отдать погибшим. От иного, бывало, бомба только пилотку оставит, а все равно — салют. Если патронов мало, то ракету. Очень серьезный был командир. Вот сегодня секретный пакет ему направил.