— За дело ведь…
— За дело, — вздохнул Василий Григорьевич. — Спасибо вам.
«А уши, вижу, снова бледноваты, — подумал Рогачук. — Не мешало бы еще приперчить…»
Около дверей председатель посмотрел на медали и уважительно сказал:
— Вы наша гордость! — И крепко пожал руку.
Рогачук вышел из конторы недовольный. Разговоры, разговорчики… А толку пшик. Что этот неумеха Ременюк наревизует?
А тут, как назло, Макуха снова на своей вонючей таратайке проскочил. Рогачук плюнул вслед: побей тебя гром!
Феня-продавщица, стоявшая в дверях магазина, засмеялась. Рогачук остановился и уставился сердитыми глазами в румяное лицо дородной Фени.
— И чего это вы, дядя Степан, злым оком на Макуху коситесь?
— Знаю чего.
— И я знаю! — сказала Феня уже не смеясь, только глаза ее лукаво поблескивали. — Мудрый вы человек, дядя Степан, только что касается Макухи, не туда гнете, не о том думаете.
— А откуда тебе, Феня, известно, что я думаю?
— Известно. Вы бы того Макуху поганой метлой… Так?
Вот чертова баба! Как по писаному читает.
— А тебе он по вкусу пришелся? — бросил сердито.
— И мне не по вкусу, — заверила Феня. — Но тут все взвесить надо. Макуха, сами знаете, хороший дом себе поставил. Так? И в доме все как полагается. Телевизор, холодильник, мебель. Ну и мотоцикл… Теперь, скажем, Макуху долой, ставь кого-нибудь другого. Кого? Ступака, может? Очень, вижу, его наши лисички интересуют. Ну и что же выйдет? Хата у него старая, в хате не густо, потому что лодырь. И вот начнет он тащить, чтобы сравняться с Макухой. Глаза-то завидущие. Ему и мотоцикла будет мало, на «Жигули» замахнется.
— Есть и кроме Ступака люди.
— Есть. Только Ступак всех обойдет и вперед выскочит. Вот увидите. Так пусть уж лучше Макуха остается.
— Хорошо все взвесила, Феня. Недаром на всех прилавках у тебя весы.
— И точные притом! — засмеялась Феня.
…Рогачук шагал к дому. Пора бы и успокоиться, но ему вновь послышалось тарахтенье Макухиного мотоцикла.
Ревизия? Что этот Ременюк наревизует? Лупоглазый, а видит плохо. Другое дело Демид Передерий. Наведет, бывало, ревизию — гром на все село. С одной рукой был, а схватит хапугу — не вырвется. С одним глазом — зато всевидящим!
Шел Рогачук и разговаривал с Демидом, хотя того уже давно на свете не было.
«Где твоя рука, Демид, где твой глаз? На Сандомирском плацдарме? Влепил проклятый гитлерюга, не пустил в Германию. Все равно наши хлопцы дошли. А меня уже за Одером ударил. Не пустил в Берлин. А хлопцы дошли. Да все это ты и без меня знаешь… Я про другое хотел сказать. Рано ты ушел, Демид. Вот бы мы с тобой навели ревизию на Макуху, ох и навели бы. При тебе он бы к лисицам не подобрался. С краешка на цыпочках ходил. А как тебя не стало, попер в открытую. Не довел ты свою ревизию, Демид, не довел до конца».
Пришел домой, а Горпина уже знает.
— О чем с председателем говорил?
У женщин свое радио.
— О чем? Дела, жинка, общественные дела.
— Ты бы и про свои сказал. Пусть бы он выписал мешочка два ячменя кроликам.
Рогачук поморщился от досады.
— Нельзя мешать перец с медом… Там дела!
— А тут не дела? За наши же деньги.
— Обойдемся, Горпина. Сама знаешь — в колхозе с кормами туго.
— Всю жизнь так: обойдемся, обойдемся. Другие…
Махнула рукой и вышла из хаты.
Давно слышит Рогачук этот упрек: другие — то, другие — это… Слышит и молчит. Хотя временами в глубине души сознает, что тяжко виноват перед Горпиной. Разве не заслужила она хоть под старость, чтобы жить полегче?
Долго не мог заснуть. Ну что даст тот разговор в конторе? Все там и останется. Выйти бы на площадь и крикнуть напоследок: «Слушайте, люди!» Так крикнуть, чтобы в каждой хате услышали.
9
В шесть утра заговорила радиоточка. И таким знакомым голосом, что Рогачук вскочил, сел на лавку и испуганно крикнул:
— Это ты, Демид?
Горпина стояла на пороге с ведром воды.
— Какой Демид? Протри глаза.
Неужели приснилось? Рогачук готов был присягнуть, что это Демид сказал ему по радио: «А ты, Степан, попробуй, — крикни так, чтобы все услышали…»
А радио, теперь уже голосом Оксаны, сообщало: «Внимание, товарищи колхозники! Сегодня в восемь вечера слушайте нашу тернивскую радиогазету. Повторяю…»
— Вот это молодчина — фактически на все село говорит! — с удивлением и завистью сказал Рогачук.
— Новость для тебя, что ли? — пожала плечами Горпина. — Служба у нее такая…
К Оксаниному голосу привыкли, как к своему домашнему сверчку.