Что у Оксанки такая служба, всякий знает. Она и в клубе верховодит, и в комсомоле секретарствует, и школьникам культпоходы в Полтаву, а то и в Киев устраивает. А еще два раза в месяц сельская радиогазета. Все расскажет: что сделано, а что еще не сделано. Про лучших механизаторов и доярок сообщит. Не забудет отметить, какая из бригад впереди, а какая отстает… А в конце передачи председатель колхоза или партийный секретарь нужное слово скажут.
Да что председатель, что секретарь! Его самого, Рогачу-ка, эта бойкая Оксана на День Победы в радиокомнату завела — и с ножом к горлу: «Скажите людям, какой сегодня праздник, поздравьте… Вы же, дядя Степан, солдат и герой». Он замахал руками: «Да что ты, дочка, какой из меня оратор?» А она, егоза, чем-то там щелкнула и выкрикнула в трубочку: «Сейчас выступит наш уважаемый ветеран, кавалер медали «За отвагу» Степан Степанович Рогачук».
Было это ему как после сигнала «В атаку!».
Рывок — и бегом вперед. Снаряды рвутся — не слышишь. Потому что сердце стучит как сто барабанов. Что-то все-таки сказал. И стоял оглушенный, как после близкого взрыва.
«Вы у нас настоящий оратор, дядя Степан!» — щебетала, улыбаясь, Оксана.
«Ладно, ладно, — махнул рукой Рогачук. — Покажи лучше, как твоя техника-механика действует?»
Оксана, все с той же смешинкой в голосе, пальчиком показывала: вот это тумблер, а здесь повернуть… А может, и нажать? Больше года прошло, забыл.
Вышел Рогачук из хаты. Повеяло в лицо прохладой. Осеннее солнце выкатывалось из-за дальних холмов. Еще немного горячей краски придала садам сентябрьская ночь.
Заглянул к кролям — все пожрали. Вот саранча! Сюда и вправду бы два мешочка ячменя, как раз в пору. Но как об этом сказать в конторе — на фермах корма в обрез…
Снова мешки на тележку, косу в руки — и на пригорок. Косил потихоньку, а в голове все о том же.
Потом картофельки горячей поел. Да с солеными огурчиками. Королевский завтрак!
А там Горпина о покосившемся заборе напомнила. Что ж, и забору надо время уделить.
10
Вот так и вечер подошел. То да се. Хоть маленькое, но хозяйство.
Ужинать не захотел, выпил чашку молока, дожевал горбушку хлеба.
Как только из репродуктора послышался Океании голос, Рогачук двинулся к клубу, сел на крыльцо у бокового входа и слушал радиогазету.
Оксана закончила читать объявления, когда Рогачук заглянул в окно.
— Хорошо читаешь, дочка.
— Ой, дядя Степан, спешу… Завтра у Ганночки свадьба. — Попудрила носик, провела помадой по губам и бросилась к двери.
Щелкнул замок. Оксана привычным движением положила ключ под пластиковую подстилку у порога и припустила бегом.
Рогачук посмотрел ей вслед. А потом все сделал так, как прежде, когда шел в разведку. Прислушался к тишине, слился с ней, с сумерками. Неслышными шагами подошел к двери, взялся за конец вытертой ногами подстилки и какое-то мгновение смотрел на желтый ключик. Он был плоский и почти невесомый.
Отпер замок, распахнул дверь и осторожно вошел в комнату. Хоть и давно миновало время смертельной опасности, а сердце все-таки защемило.
Рогачук нащупал выключатель около двери, нажал. Яркий свет на миг ослепил его. Постоял неподвижно, пока глаза не попривыкли.
Посредине комнаты возвышался отливавший серебром комод с продолговатыми щелями, в которых светились и сверкали огоньки. Где этот тумблер или как его? Что-то повернул наугад, что-то нажал — в комоде прибавилось света. Тут, пожалуй, самое время заговорить, а ему будто льдом горло сковало. Рогачук кашлянул, набрал полную грудь воздуха и начал, не узнавая собственного голоса.
— Это я… Степан Рогачук. Слышите меня? Так послушайте, добрые люди, что я вам скажу. Кхе-кхе… Оно, сами знаете, дело мне непривычное, потому что оратор из меня фактически никакой. Но вы все-таки послушайте, ибо тут не какие-нибудь смешки-хаханьки, а разговор серьезный. Вот так живешь, а потом, фактический факт, выпадает дальняя дорога. Сами знаете, не один искалеченный солдат той дорогой навсегда ушел. Так что… Кхе-кхе, самое время подумать. Вот я и подумал, и захотелось мне с вами посоветоваться: как же нам дальше жить? Чтобы не стыдно было, значит, собственным детям в глаза смотреть. Не буду мудрить долго, начну с того, как у нас работа идет. Еще мой дед Панас наказывал: взялся за дело, то делай по совести. Только так. А кому душу илом затянуло — поскреби, почисть. И чтобы проклятая водка не задурманивала головы. Это фактически про тебя, Антон. Да оно и другим не мешает помнить.