— Над чем вы смеетесь? — спросил Жигалко, видно рассчитывая на поживу — хотелось еще похохотать.
— Над собственной глупостью, — ответил ему Бойчук.
Подготовленная им к отправке служебная корреспонденция была нашпигована суровыми напоминаниями и предупреждениями. В этом и заключался излюбленный стиль, который внедрял начальник управления, чья витиеватая подпись располагалась выше других. Глубоко убежденный, что там, на местах, одни только лодыри и что никто ничего не помнит, начальник день за днем с энтузиазмом инструктировал, подсказывал, напоминал, предупреждал, поправлял, вторично напоминал. Он забывал фамилии, мог не узнать приехавшего с периферии, хоть видел его пятый раз, зато цифры в его мозгу складывались, перемножались, делились с электронной быстротой, образуя стройные колонны месячных, квартальных и годовых планов.
Наверно, в этот день время летело быстрей, потому что, когда коллеги напомнили Бойчуку про обеденный перерыв, он, словно не веря, покачал головой, хотя сам сильно проголодался и с удовольствием присоединился к коллегам. Все двинулись в буфет, где кто-то из самых догадливых уже занял очередь и где в углу возле окна у их сектора было свое постоянное место. Здесь, в укромном, хотя и в шумном уголке, горячие сосиски, как говорил Бойчук, были вкуснее, а кофе ароматнее, чем на других столах. Каждый сидел на своем месте, никто не бегал, не толкался, и каждое лицо было знакомо. Даже очередной плоский анекдот Жигалки не вызывал раздражения, пускай хохочет.
А потом он и совсем перестал слышать, о чем идет речь, хотя рядом с ним разноголосый разговор звучал все веселее и громче.
— Бойчук, спустись с неба!..
— Ох, мечты, мечты…
Мужчины улыбались, добродушно поглядывая на него. А Софья Никитична, единственная в их компании женщина, кривя губы, сказала:
— Эволюция мужских грез уже исследована: когда-то, в отсталые времена, мечтой была таинственная незнакомка, теперь, в космическую эру, — «Жигули».
— Плюс гараж! — закатился смехом Жигалко.
— «Жигули» для Жигалки! — выкрикнул Андрей и захохотал, подбавив энергии шутнику.
— А разве не может современный мужчина, — обратился Бойчук к Софье Никитичне, — пусть чудом, загореться мечтами забытого «когда-то»?
Ироническая улыбка придала красивым губам Софьи Никитичны еще большую прелесть.
— Только в фантастических романах.
Дальнейших реплик Бойчук уже не слышал. Он думал о незнакомой женщине.
Почему она подняла руку к лицу? Вытереть слезы? Или, может, наперекор тому, что он воображает, скрыть от всех счастливую улыбку?
Возвращались из буфета. Шли медленно, а коридор длинный. Бойчук за эти несколько минут успел посочувствовать Андрею, жена которого была в больнице, одолжить Дмитрию две десятки (какая-то напасть нарушила шаткое равновесие в семейном бюджете), выслушать жалобы Кости на сына. В каждой избушке — свои погремушки. Одна только Софья Никитична никогда не роптала, укрытая броней безнадежного, терпеливого одиночества.
Теперь Бойчуку трудно было сосредоточиться на служебной корреспонденции. Отодвинув в сторону бумаги, он заказал несколько телефонных разговоров с областными отделами. И вот живые или монотонные, заинтересованные или откровенно равнодушные голоса диктуют цифры и проценты. За интонацией, тембром голоса, характерными словечками Бойчук видит тех, кто с ним говорит. Лица вырисовываются неясно, подергиваются дымкой, расплываются, разделенные с ним сотнями километров. Иногда в официальный разговор врывается житейское, бесхитростное («А какая у вас погода? У нас холодный дождь»), и человек, как далеко он ни был, словно оживает. Бойчук отвечал, что с утра было солнечно, а сейчас на небе тучи. На самом деле никаких туч нет, но ему хочется хоть каким-нибудь образом утешить человека, который живет там, где сегодня хлещет холодный дождь и завтра погода, вероятно, будет не лучше.