Бойчук положил в портфель тоненькую картонную папку, а Панчишину вручил другую: солидную, блестящую — для министерства.
— Обменялись вербальными нотами, — засмеялся Панчишин.
В глазах его светились внимание и доброжелательность. Румяные щеки служили наглядным примером того, что каждый — было бы только желание — должен и может обладать отменным здоровьем.
— Что с вами? — спросил, приглядываясь к Бойчуку. — Болели? Я ж вам говорил, приезжайте во Львов — театр, музеи, уик-энд в Карпатах. Не болели? Просто так?.. Это еще хуже, если человек «просто так» чахнет — неведомо от чего. Я вижу, вижу… Уж не говоря о том, что за вашим «просто так» кроется что-то… Тут единственное спасенье: ноги в руки и в горы, в лес — к медведям, к оленям. Чудесные собеседники!
Вагон двинулся, а Панчишин выкрикивал что-то и махал рукой, должно быть указывая направление к лесу, к медведям.
Усталость, которую Бойчук чувствовал с утра, теперь навалилась на плечи каменным бременем, сжала виски. Он вышел на привокзальную площадь. Постоял, оглядываясь, словно забыв, куда ему надо идти. Увидел ряд телефонных будок. Начальник великодушно разрешил в управление не возвращаться.
— Анальгинчик — и полежать! — кричал он в трубку. — А на ночь чего-нибудь покрепче.
Метро, троллейбус, дом. Грохот машин и люди, люди — струйки, круговороты, хвосты очередей.
Выпил крепкого кофе и почувствовал себя бодрее. Теперь можно было посидеть с книжкой или включить телевизор. Перед ним возникли четкие и ясные актерские лица. Это было не то, что на улице, сплошное мелькание: с экрана говорили о чем-то, смотря ему в глаза. Бойчук выключил телевизор. Довольно. Он принялся уже в третий раз перечитывать длиннейшее письмо, требовавшее, очевидно, такого же длиннейшего ответа. А отвечать, собственно говоря, было нечего — все сказано. Трехлетнее прощание. Пора наконец поставить точку. Бойчук ходил по комнате, шаркая мягкими шлепанцами. Хватит. К чему эта писанина. Поезда разошлись в разные стороны. А они все еще стоят на вокзальных перронах, машут руками и что-то выкрикивают. Уже давно случайные пассажиры или провожающие, что с любопытством поглядывают на них, равнодушно обходят одинокие фигуры.
Он лег на диван и забылся чутким, тревожным сном, который лишь еще больше разбил его.
Бойчуку снилось, что он бредет, утопая в сыпучем песке, а вдалеке стоит женщина. Та самая, которую он видел в метро. Она молча смотрит, с каким усилием он переставляет ноги. Наконец, выбившись из сил, он приблизился к ней, вытирая пот с разгоряченного лица.
— Это ты? — спросил, не зная что сказать и еще больше смущаясь от неожиданного «ты», которое невольно вырвалось у него.
— Да, это я, — ответила она, глядя на него грустными глазами.
Он ждал.
— Это я спрашивала: «Кто ты? Могу ли я тебе довериться?»
Он почувствовал вину под этим беззащитным, детским взглядом.
— Я плакала, а ты прошел мимо. Как ты мог?
— Но… пойми: час пик. Тысячи лиц с самого утра.
Она испытующе вглядывалась в него: «Кто ты?» Его обжег стыд. Не спросил, какая беда случилась, чем может помочь, а прежде всего стал оправдываться. Старое как мир, никчемное желание: чуть что — оправдываться.
— Сотни, тысячи лиц… — продолжал бормотать он.
Вдруг среди бескрайних песков Бойчук заметил журнал, который он читал несколько дней назад. Развернул его на той самой странице, где ученый урбанист подсчитал, сколько тысяч лиц видит житель большого современного города.
— Но ведь я — одна, — возразила она.
Журнал выпал из его рук. Ноги погрузились еще глубже, их, словно щипцами, сжимал холодный песок. «Почему я босиком?» — мелькнуло в голове.
Женщина уже без упрека, с жалостью смотрит не него.
Он понимает, как глупо он выглядит в ее глазах: увязший по щиколотку, растерянный. А ветер треплет журнал, засыпает песком, и уже не найти странички, что могла помочь ему в его жалких оправданиях.
Бойчук пытается подойти к женщине, но ноги погружаются все глубже и глубже. Шаг за шагом он одолевает песчаную пустыню, но расстояние между ними почему-то не сокращается. А пустыня вдруг оживает, наполняется шумом. Сотни и сотни фигур, лиц появляются, проходят мимо, уступают место другим, торопятся к автобусам, троллейбусам, метро.
Бойчук тоже ускоряет шаг и, обрадованный, проталкивается в переполненный вагон.
1983
Пер. А. Островского.