– Чёрные не могут любить! Это известно всем.
– А что ты скажешь про магию друидов? Про «ветвь любви»? Ты хотя бы слышал об этом, воин?
– Это ты про то, что любовь сама является магией, и против неё бессильно любое колдовство? Слышал, и не раз. Только вот никогда не встречал, этого в жизни.
– Думаю, ты просто не заметил её, но да не об этом сейчас рассказ. Заявляю, что это правда. Даже я не смог устоять перед ней. Хотя, я один из самых великих последователей Зерги. Думаю, с этим ты согласишься.
– Ладно, демон с тобой, хочешь верить в это – верь, мне безразлично. Меня интересует другое – где мать ребенка? Почему ты не оставил его с ней?
Маг зло сверкнул жёлтыми глазами, но сразу потух и тихо сказал:
– Она умерла, – он помолчал, потом добавил. – Не смогла жить, когда узнала правду про меня.
Рыцарь хотел что-то сказать, но разглядев на лице колдуна настоящую боль, промолчал. Неужели Чёрный может страдать из-за такой потери? Всем известно, что их магия основана на мучениях и смерти. Такое чувство как сострадание, они вряд ли понимают. Мазранг словно услышал его мысли.
– Я же говорил, что я человек, – и, не давая Велегору возразить, продолжил: – То, что ты видишь сейчас, результат многолетней жизни по заветам Зерги. Ведь когда ты пользуешься магией, и что-то меняешь в мире, она тоже пользуется тобой и меняет тебя. Это справедливо не только по отношению к моей магии, но и магии Светлых. Хотя я попал в Зоригангу совсем мальчишкой, годы обучения не смогли уничтожить человеческую способность любить – лишь загнали её в самый уголок моей души.
– Хватит, а то я сейчас расплачусь, – резко прервал Велегор.
Чёрный поднял на него глаза. В этом жутком нечеловеческом взгляде читалась такая боль, что воин не выдержал и отвернулся.
– Потерпи, рыцарь, разреши мне перед смертью высказаться. Я в жизни никогда не с кем не разговаривал. Конечно, кроме моей любимой Эниз. Не буду рассказывать историю нашей любви. Не хочу тревожить дух Эниз, – он замолчал, потом горестно вздохнул, и продолжил. – Сейчас я всё бы отдал, чтобы она была жива! Власть, богатство, самые сокровенные тайны чернокнижия – ничто перед любовью женщины. Но понимать это начинаешь, только потеряв её!
Велегор, стоял перед колдуном, и не мог поверить тому, что видел и слышал. Чёрный, загубивший тысячи жизней, ради своей магии, зверь не жалеющий ради власти никого – неужели это он стоит сейчас перед ним и рассказывает о чувствах, словно обычный человек. Воин собрался: нет, это всё колдовская хитрость, хочет заговорить зубы!
Почувствовав перемену в рыцаре, Мазранг заторопился:
– Я знаю, что заслужил смерть. Случись, всё наоборот, я бы тоже не пожалел тебя. Даже сейчас, вспоминая разрушенный Храм Зерги, я закипаю… Отбросим это, я прошу не за себя. Я приму любую смерть. Но пожалей этого ребенка, не оставляй его тут. Теперь, когда все узнали, кто он, его в конце концов погубят, желая отомстить его отцу. А он виноват только в этом – что я его отец. Отвези его, подальше отсюда, и пристрой в каком-нибудьчеловеческом селении в хорошую семью. Я знаю, тебе не откажут.
Велегор оперся на меч и задумался. Но размышлял он совсем не о том, о чем просил чернокнижник. Он в любом случае, не оставил бы ребенка. Чьим бы сыном он не был. Воин находился в замешательстве – он никогда не исполнял роль палача. Всё его естество восставало при мысли о убийстве связанного человека. Пусть даже человек этот, своими делами заслужил самой лютой смерти. Развязать его и дать меч? Но желая спасти сына, он явно постарается сам нарваться на сталь. Так что это ничем не лучше убийства безоружного.
Пока Велегор пытался решить для себя эту моральную дилемму, все неожиданно изменилось. Из кустов на поляну выбежал ребенок. Остановился, почти по колено утопая в высокой, ярко-зеленой траве; огляделся и кинулся к колдуну. Тот присел, подставил связаные руки и подхватил сына. Малыш уткнулся лицом в плечо чернокнижника.
Сердце Велегора болезненно сжалось. Он никогда не видел свою дочь. И теперь уже никогда не увидит. Когда он уезжал на войну, молодая жена, провожая, с трудом спустилась с высокого парадного крыльца, чтобы по обычаю, подержаться за стремя уходившего на войну мужа. Она была на последнем, девятом месяце беременности. Он просил её не делать этого, но Рашая, маленькая и всегда послушная как ребенок, в этот раз упрямо закусила губку и отрицательно покачала головой:
– Прости, муж мой. Я ослушаюсь тебя. Я должна это сделать. Все жены, провожая своих мужей, соблюдают этот обычай. А я твоя жена!
Тогда он нарушил обычай. Под укоризненные взгляды бойцов дружины, Велегор соскочил с коня и подхватив на руки потяжелевшую Рашаю, занес её обратно на ступени.