— Влад, ты… ты сломал мне жизнь. Лучше бы ты убил меня… Хотя ты меня и убил!
— Ну, начинается опять истерика!
И Тим набросился на Влада, бил его по лицу, душил, дотянуться мешали ремни безопасности, Влад его отбрасывает, Тим цеплялся за руль, толкает и орёт:
— Сдохни! Сдохни, ублюдок! Ты убил меня, сдохни сам!
И удар… в правую часть кузова, там, где Тим. Удар, как молот бога викингов Тора, бац по небу — град посыпался, бац по судьбе — и жизни посыпались. С задних сидений посыпались Серёги, не приходя в сознание. В воду первыми посыпались байдарки, уазик — вслед. Но Тим этого не видел, не понял, стекло в лицо, по диагонали и ещё куда-то, резь от ремня, рука Влада у шеи, защищает от стекла? Вдруг ещё один удар, вроде как сверху, холод, вниз, вокруг красно-коричневая вода, невесомость… вода сразу через разбитое стекло хлынула. Тим не успел предпринять глубокий вздох, а Влад успел. Он отстёгивает Тима, тормошит, смотрит сквозь краснеющую воду страшными глазами, толкает, показывает вверх! Вверх! Дёргает! Потом вцепляется в губы и вдыхает тёплый воздух, опять толкает. Тело Тима от удара и шока непослушно, но начинает пролезать сквозь дыру, стекло режет кожу на бедре, мелочи! Вдруг Тим ощущает свободу от машины, от металла, от капкана, от Влада… Он оглядывается и видит Влада: ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА, И РУКА ВЫТЯНУЛАСЬ: ПОМОГИ, ТАЩИ, ТЯНИ, ДАЙ СВОЮ РУКУ… Тим разворачивается и отталкивается от воды вверх, вверх, вверх к утреннему пыльному солнцу, к твёрдой каменистой земле, к новой жизни без Влада. Первый вздох из-под воды — страшная боль в лёгких, как рождение ребёнка: крик, вОды, кровь. Доплыть до берега было трудно, казалось — вечность, казалось километры, да ещё и течение…
Тим лежал на берегу, песок повсюду, во рту, в горле, в резаной через всё лицо ране. Сколько времени я был НЕ УБИЙЦА? Минут пять? А он меня поцеловал напоследок! Дал мне жизни глоток! А я не дал ему жизни, не дал ему руку, я предал… Нелюбовь не повод убивать. Тим ничего не видел, видел только глаза и руку, глаза и руку… Тим ничего не видел, а надо было обернуться, надо было вернуться, надо было попытаться, надо было…
Тим не мог видеть, что почти в то же время, когда он добрался до берега, метров через 50 по течению с криком боли показалась ещё одна голова, тоже в крови, рана через весь лоб. У этого тела сил двигаться к берегу не было, его понесло течением дальше, дальше, дальше от чёртова моста, от истекающего кровью любимого лица, от бьющихся о кузов двух тел почти близнецов, нормальных таких парней, во всех смыслах!
***
Совсем холодно стало в начале декабря. Мерзкий промозглый порошкообразный снег лез за ворот. Среди прохожих жизнь сжалась в комочек внутри и робко стучит под кожей. Все бегут скукоженные, хлюпают носами и мокрыми ботинками. На вокзале холод воспринимается особенно остро от неуютности, что ли, от неприкаянности?
Пассажиры высыпали из пассажирского поезда, прибывшего из Перми, погнали, игнорируя грузчиков, на метро. Не торопился рослый широкоплечий парень с длинными тёмно-рыжими волосами и прямым шрамом выше чёрных бровей. Он медленно хромал по перрону, опираясь на костыль и устремив свой взгляд на большой рекламный биллборд. На картинке черноволосый красавец с уродливым шрамом через лицо, с волнующими странными глазами хищно смотрел на него, обещая острые ощущения («На острие ощущений!»). Рыжеволосый пассажир восхищённо и заворожённо рассматривал изображение, у него вырвалось:
— Ни хуя себе! Это ты?
Потом он достал из кармана куртки телефон, долго тыкал, долго ждал и:
— Привет, Тим! Это я! Ты меня убил, а я люблю тебя ещё сильнее! «Крепка как смерть любовь». Буду через час. Не вздумай бежать!
Рыжий нажал «отбой». Вдруг нахмурился, опять посмотрел на биллборд и сказал шёпотом:
— Не слишком ли я долго возвращался?
========== часть 13 ==========
Лицо Тима озарено. Изнутри, из глаз, из волнистой щели шрама сочится свет. Он восторженно смотрит на Олега:
— Хотя бы он! — заявляет, смотря куда-то мимо, и добавляет, кивая: — Хотя бы он! Он жив! Я знал, я чувствовал.
— А может, это чей-то идиотский розыгрыш? — пережив гнетущую паузу, выпалил Олег.
— Нет. Это он.
— Ты никуда не пойдёшь! Пусть он только явится сюда!
— Я пойду, — спокойно ответил Тим. — Прятаться глупо. Я знал, что он жив. Я знал!
Он стал разыскивать и надевать свои вещи, без истерики и судороги так, как будто сосредоточенно собирается в дальний путь.
— Тим, но ведь у тебя есть я. Ты не можешь просто так уйти, — Олег растерянно стоял голым посреди комнаты.
— А я ухожу и не просто так, я ухожу другим, — Тим подошёл к Олегу. — Не переживай за меня. Ты мне помог, я справлюсь или постараюсь справиться. Я хочу, чтобы ты дал мне фотографии. Некоторые…
— Зачем?
— Ну… просто так, на память.
— Я фотографии дам, но не хрен тут про память! Ты должен доработать! — вдруг стал заводиться фотограф. — Ещё много сессий, ты мой! Я ему тебя не отдам! Даже не вздумай прощаться! Я еду с тобой! Я его не боюсь, он мне никто! Он сопляк! Не думай, я смогу тебя отбить, ты плохо меня знаешь! Неужели я зря приручал тебя? Неужели ты просто уйдёшь, свалишь, побежишь к нему, поджав хвост? Я еду с тобой! Ты мой!
— Нет. Я не твой. И не его. Я не собака, чтобы приручать меня! Ты остаёшься, — неожиданно зло и твёрдо прервал Олега уже одетый Тим.
— Я не то имел в виду… Я не так выразился…
— Я хочу ту фотосессию, где я — раб, — перебивает его Тимур и вытаскивает из кармана флэшку. Олег неуверенно берёт и направляется к компу, включает, манипулирует мышкой — тяжёлые фотографии медленно полетели в Тимин накопитель.
— Тим, ты ведь понимаешь, что он монстр? — пристально наблюдая за индикатором копирования, тихо говорит Олег. — Если ты не уверен, что сможешь противостоять ему, то не ходи. Ты не обязан, он не имеет над тобой власти, все его крючки сломаны!
— Ты мне предлагаешь отсидеться за твоей спиной? Чтобы я ещё больше себя презирал? Мало того что убийца, так ещё и трус!
Олег резко поворачивается:
— Убийца? Что ты такое говоришь?
— Это из-за меня машина полетела в реку, из-за моей истерики. Влад мне сказал, что плёнки никогда не было и что Димка утонул без моего участия. Я полез на Влада с кулаками, а он был за рулём.
— Плёнки не было?.. Это состояние аффекта. Не вини себя.
— Я поступил как девочка-истеричка, как слабак. Тем более что погиб-то не Влад, а Серёги…
— Никто не знает, как бы он поступил в данной ситуации!
— И ещё, я не вытащил Влада из машины, я его оставил там… сознательно. А он, наоборот, меня спасал. И это уже не трусость, это… предательство. Я ведь не дурак, я это понимаю.
— Ты говоришь хрень! — Олег хватает Тима за грудки, вглядывается. — Предатель — он, он предал вашу детскую дружбу и уродовал тебя. Неужели ты сейчас из-за каких-то необоснованных угрызений совести ляжешь под него?
— Всё! Хватит! — Тимур бьёт по рукам Олега, отталкивает, вытаскивает флэшку и устремляется к выходу. Поворачивается: — Главное, он жив! Хотя бы он.
Хлопнула дверь. Олег сел на пол и спросил у тихо гудящего процессора:
— А я? Эта тварь жива! А я?
***
На этаже в общаге было шумно. Из открытой двери сорок девятой комнаты раздавались выкрики и смех. Тимур остановился посреди коридора, прислушивается. Вдруг раскрывается дверь ещё одной шумной комнаты, оттуда выскакивает Наташка Бабушкина: